мяса жрет, как бы не подавилась.
Данила не сразу понял, к чему клонит Северьян, но как понял, ужаснулся.
— Не думаешь же ты что она с ними…
— Не думаю, а предполагаю. Человек предполагает, Род располагает. Честно говоря, я ни в чем не уверен.
А девушка доела огромный кусок жареного мяса, что-то сказала бородачу и направилась к повозкам.
— Никак к своей телеге идет, — догадался Данила.
— Там ее и перехватим, да порасспросим, что к чему. К тому же там, среди вещей моя котомка лежит. Вот уж упрятал, дурачина!
Они обошли поляну, подступились со стороны повозок. Лошади недовольно фыркали, чуя приближение людей. Данила старался обходить их стороной, но не получалось.
— Да не шарахайся ты так от них, — шепнул Северьян. — Лошади, как любые звери чужой страх чуют. И сами начинают бояться.
В повозке хозяйки, как всегда горела свечка. Из нее раздавалось гнусавое пение. Что-что, а пела эта Ящерова красавица, как ворона на насесте. Если медведь на ухо наступил, то нечего и пытаться.
— Жди здесь, — приказал Северьян, — Я сам с ней разберусь.
Когда он раздвинул шторки и втиснулся внутрь, девушка видно приняла его за другого.
— Заходи, — молвила она, разглядывая в зеркало челку, — я сейчас…
— Лучше потом, — тихо прохрипел убийца.
Прелестница дернулась, как от смачной оплеухи, развернулась. Лицо ее исказила гримаса ужаса, из горла норовил вырваться душераздирающий крик. Северьян вовремя подскочил, зажал ладонью рот.
— Не кричи, хуже будет. Поняла?
Красавица понятливо закивала.
— Итак, давай, объясняй, что происходит, — сказал Северьян, мимоходом разглядывая свой кулак.
Девица вжалась в дальний угол повозки и затравленно смотрела на убийцу.
— Я не сама… они заставили… пытали…
— Эти сказки оставь для своего пылкого любовника. Видел, как они тебя пытали. Наверное, жрать заставляли до потери сознания?
Прелестница потупила взор.
— Зачем ты все это подстроила? Объясни, зачем?
— Значит, была причина! — Сорвалась она. — Ты не знаешь моего отца. Он всю жизнь жалеет, что я не мальчишка, вот и пытался вылепить из меня что-то подобное. Заставлял заниматься своими делами, отправлял с товаром на заморские рынки. Ты не представляешь, как мне все это надоело.
Северьян крепче сжал руки.
— Решила насолить любимому папочке? Чтобы так сказать, жизнь медом не казалась?
Девица дернулась, бросив испепеляющий взгляд.
— Я наняла лучших бойцов Новгородцев, чтобы они устроили облаву. Так было надо, понимаешь! Объяснить моему отцу, что нельзя вылепить из девочки мальчика. Как бы не хотелось.
Северьян тяжело вздохнул.
— Теперь я понимаю, почему ты наняла этих беспомощных атлетов. Чтобы легче было отбить повозки. Но не понимаю, зачем ты согласилась взять нас.
— Кубат — опытный боец. Он бы заподозрил подвох, если бы я прогнала вас. Я не думала, что два хороших воина — такая проблема. Ошиблась, как видишь.
— Огорчилась, что мы не погибли с остальными, тварь? Что ж как видишь живы. Но ты не переживай, все равно на этом свете не задержишься.
Прелестница съежилась в комок.
— Ты что, хочешь убить меня?
— Из-за твоей дешевой прихоти погибли ни в чем неповинные люди. Может они и не были идеальными, а некоторые были и вовсе дрянными душонками, но кто ты такая, чтобы распоряжаться их жизнями? Избалованная наглая тварь, змея! Вместо того чтобы поговорить с отцом, решила сделать по своему.
— Но они же знали, на что шли! — Взвизгнула она. — Я не заставляла их соглашаться!
— Кубата ты тоже не заставляла… а он погиб, уверенный, что делает верное дело. Погиб, истыканный стрелами, но с улыбкой на устах… Ты умрешь без улыбки.
Прелестница попыталась вырваться, но из объятий Северьяна выбраться можно было единственным способом. Умереть. Хрустнули шейные позвонки, тело девицы обмякло. Северьян брезгливо откинул ее в сторону, стал перерывать вещи. Сумка лежала здесь, не тронутая, закрытая, как раз такой он ее и оставлял. А еще, на дне лежал тупой швыряльный нож и ятаган в ножнах. Ятаган Северьяна!
Данила видел, как от повозки скользнула серая тень, как приближаясь, приобрела очертания калики.
— Ну как, взял? — Шепнул Данила.
— Взял. Скорее отсюда, пока не началась паника.
Данила был неугомонен. Его интересовало все, и даже больше.
— А что с хозяйкой?
— Она предала всех. Это по ее воле случилось нападение. Все было подстроено специально, и мы вместе с охранниками были всего лишь живым мясом, так сказать наглядной картиной…
— Змея! — Данила сжал кулаки. — А что ты с ней сделал?
— Убил.
Данила сел от удивления. Нет, конечно можно убить мужчину в бою, или прирезать из ненависти. Но вот так запросто убить безоружную женщину он был не способен. Что-то сдерживало, не давало переступить черту. Он и сам не понимал, почему его так ужаснул поступок Северьяна. Слова, хриплые, несвоевременные, все же сорвались с языка.
— Ты… убил безоружную женщину? — Воскликнул воин.-
Я убил не женщину, я убил змею. — Ответил Северьян. Уж он-то был уверен в собственной правоте.
Глава 38.
Зеленый, открытый для солнца березняк сменился мрачным, как дождевая туча, темнолесьем. Здесь было сыро и прохладно. Под ногами чавкало, шамкало, хлюпало. Прыгали с кочки на кочку большие зеленые лягушки, злобно квакали, озираясь пустыми, бессмысленными глазами. Данила дергался от каждой, как от огня, видно каждый раз вспоминал Упырей. И было что вспомнить.
— Не дергайся, — успокоил его Северьян. — Здесь лягушки всего лишь лягушки. Чудеса кончились. Чуешь этот запах?
— Какой? — Удивился Данила.
— Морской! Мы уже у моря! — Крикнул убийца.
В воздухе витал солоноватый запах. Пахло рыбой, водорослями и еще Ящер знает чем. Данила никогда не видел моря. Он вообще считал Царьград чем-то недосягаемым, как баба-йога, или Кощей. И сейчас все еще не мог поверить. А когда услышал из-за деревьев странный рокочущий рев, и вовсе испугался.
— Ты чего? — Усмехнулся Северьян. — Это всего лишь волны. Море шалит…
Земля пошла под уклон. Путники уже не шли, а бежали. Бежать было легко, главное только не споткнуться, не навернуться на кочке. Иначе остальной путь придется катиться вниз головой. Деревья в страхе расступались перед людьми, и когда лес кончился, оба путника застыли от изумления.
Солнце медленно уплывало за виднокрай. Да какой там виднокрай. Казалось, что оно нырнуло в небесно синюю воду, только что-то не шипит. На воде ходили, переливаясь от багряного к нежно фиолетовому отблески солнечных лучей. Все небо отражается в воде, как в зеркале, только вода неспокойная, колыхается, всходит белыми пенными барашками. Что и говорить, любая стихия без труда довлеет над сознанием человека. Как приятно смотреть в огонь, который медленно, но неотвратимо переключает на себя все внимание, столь же завораживает и вода, когда безумные волны бьются о песчаный берег, а на горизонте, там, где небо сходится с водой, колышется мелкая рябь.
— Красотища-то какая! — Выдохнул Данила. — Стоило жить, чтобы это увидеть.
