– А где же весь народ?
– Так кто его знает. Часть вроде на том конце села накапливаются, у дома нынешнего старосты. Наверное, нас мочить собираются. Дружинники почти все отъехали в сторону топей. Вроде шугали там кого-то. А Юрий с частью людей за солью еще спозаранку подался. Бабы и девки кто в поле, кто по ягоды ушли, – доложил обстановку дед, с тревогой поглядывая на дальний конец села. А там накопившуюся толпу у дома старосты прорвало в нашу сторону. Вон и сам Иван Семенович впереди пылит. Народ с дрекольем и холодным оружием шумно приближался, явно подзуживаемый старостой. Матерная ругань внезапно смолкла. Ага… признали хозяина. Староста мгновенно затерялся в толпе… Шалишь, Иван Семенович, ну-ка, поманил я его пальчиком, и народ, выдавив моего ставленника, отхлынул…
– Все на работы! Хлеб не убрали, а уже баб делят! Николай, чего кузню бросил? Или твою супругу тут делят? Всем разойтись, а завтра я с вами потолкую. А ты куда, Семеныч, стой, голубь, ответка с тебя будет…
Похоже, староста в мое отсутствие решил взять власть в свои руки. Собственно, как я узнал в дальнейшем, так оно и было. А сейчас, недолго думая, я велел собирать ему свои пожитки и уматывать с села, заодно решил свою проблему проживания. Староста сначала умолял оставить его в селе, соглашаясь на любую работу, а потом, когда укладывал пожитки на ручную тележку, угрожать даже начал, мол, еще поквитаемся.
– Слышь, Семеныч, значит, из-за тебя сегодня чуть до массового смертоубийства дело не дошло, а теперь ты угрожаешь МНЕ?
Ну а сам сзади из-за пояса нож потихоньку достаю, вроде чешется у меня в пояснице. Староста только рот в гримасе приоткрыл, так я ему нож прямехонько под дыхалку засадил, да еще и повел вверх и вправо. Семеныч замер на вздохе, выпучил глаза и мешком грохнулся в придорожную пыль.
Жена его застыла вначале у тележки, а потом кинулась к нему, заголосила. Я, молча, развернулся и увидел стоящего с разинутым ртом у крыльца дома деда Максима.
– Вот тебе, дед, и хозяйка сыскалась. Покойничка прикопаете, и веди ее на свое место жительства, да и чтоб с утра вместе с другими бабами в поле была. Вон какие телеса Матрена себе распустила, покойничек-то ее небось в поле не гонял…
«Хороший дом себе староста отгрохал, небольшой, но ладный. Да и зачем большой дом бездетной семье?» – Так рассуждал я поутру, лежа на мягкой перине. Настена уже проснулась и хлопотала по хозяйству. В хлеву замычала недоеная корова, и жена кинулась во двор. Надо же, на все село осталось всего две или три коровы, и одна из них кормила бездетного старосту с его супругой, а по селу дети без молока сидели. Куда только химик смотрел?
– Настена, давай корову пока отдадим в общее пользование, а к осени я тебе новую телку пригоню или у твоего отца займем на время.
А жена и не спорила, хотя явно дома привыкла к молочной пище. Ничего, ей в день крынки молока хватит, накажу приносить прям на хату, куда денутся, да и ломаться ухаживая за животным в ее положении не стоит…
К полудню в село подъехали возы, груженные солью. А к вечеру и дружинники вернулись. Ну я им и дал втык, да и Юре попало от меня, а то, окунувшись в свою инженерную работу, чуть бунт не прозевал. Спору нет, в селе много сделано его руками, и после обеда я внимательно осмотрел налаженную мельницу, веялки и даже самодвижущуюся тележку с паровым котлом вместо двигателя.
– А плуг она потянет? – поинтересовался я.
Юра огорченно помотал головой:
– Нет, только по ровной дороге двигаться сможет.
Вот те раз, а где у нас ровные дороги возьмешь, только по селу, ежели детей катать, ну, в крайнем случае, поможет при перевозке грузов в пределах Степанова, и то хлеб…
Дружинникам попало так, сгоряча, они правильно оценили обстановку и вовремя предупредили угрозу налета пришлой банды. Надо сказать, что мы учли горький опыт совхозных и теперь постоянно выставляем одиночные дозоры у Лосиного брода и в десяти верстах к югу от села, на удобном для обозрения округи месте. С кургана видна вся проходимая местность на пять верст в ясную погоду, а мимо возвышенности все равно никто не пройдет – топи с обеих сторон поджимают. Вот два дня назад, увидев дымок на кургане, наши дружинники выдвинулись к югу, оставив баламута Щербатого за народом приглядывать… Тот и присмотрел… вместе с Семенычем. Кастрировать его, что ли? В смысле не Семеныча, зачем покойника кастрировать…
Ну, это я отвлекся.
Не пройдя и пяти верст от села, дружинники обнаружили в неглубоком овраге лагерь шайки. Сидели, ночи дожидались. Нападать на село, оно, конечно, ночью сподручней, но неужели сигнального дыма не заметили, впрочем, теперь вряд ли и узнаем. Наши ребята подкрались незаметно, полуокружив лагерь, часовой их даже не заметил. Шарахнули из всех стволов. Собственно, никакого боя и не было, просто покосили всех в крошку из автоматов, а гранатометчик завершил начатое, послав пару выстрелов в уже измочаленный лагерь. Добычи особой с трех десятков разбойников не взяли, вооружены они были плохо, а волочь на себе проржавелые стволы или охотничьи луки с чужих рук никто не захотел. В общем, ребята действовали грамотно. Так что, хоть я их и отругал по горячке, но вечером посидели в общинной избе, попили самогоночки, надо же было хоть как-то поощрить защитников отечества. Сидим, значит, гуляем, я уже слегка набрался, а еще трезвый химик спрашивает:
– К тебе Митькина баба не приставала? Я-то на день свалил на солеварню, чтоб не слушать ее гнусные бредни. Попивать бабенка стала, да вроде и погуливает на сторону. А как выпьет, так к моему дому подваливает и орет благим матом, мол, куда ее Митеньку подевали? Мол, она вся в охоте, а мужик ее поранетый неизвестно в какие места и неизвестно где находится, может, уже в земле давно лежит. После продолжительного рева эта сука, приговаривая, что ее, вдову, утешить найдется кому, уходит искать кавалера на ночь. Да ведь не сделаешь ничего этой мочалке, пользуется, падла, что Митька твой друг, – возмущался Юра.
– Нет, ко мне она не подходила, наверное побоялась выступать после того, как я с Семенычем разобрался, – ответил я. А про себя подумал, что влезать в семейные дрязги друзей самое препоганое дело. Митька вернется, пусть сам с ней разбирается. Ну а если она дура и полезет такие песни петь у моего дома, то не посмотрю, что Митькина баба, разложим посреди села и ввалим кнутовья… Подумал и расстроился, даже пить перестал.
Видя мое настроение, и остальные застольники от пойла оторвались, в общем, вовремя вспомнили, что дружинник должен нести службу в любое время суток, а поэтому напиваться до свинского состояния не стоит… Так что разошлись по домам еще засветло.
С утра мы с Юрой посчитали количество вывезенной на трактовую Ярмарку соли, прикинули, хватит ли продуктов с учетом урожая на зиму или стоит еще прикупить. Обсудили неизбежность поездки в Степь за лошадьми и возможность приобрести там скот. Теперь мы с химиком почти каждый день объезжали важнейшие, с его точки зрения, участки и обсуждали наши насущные проблемы. Так, в повседневных заботах, летело время, не очень-то густой урожай зерновых собрали в течение недели. Наступало время сбора основной кормилицы крестьян – картошки, в огородах шел сбор овощей, в общем, народ трудился во всю, а мне было скучновато сидеть на месте. Конечно, я помогал жене, она как раз осваивала доставшееся хозяйство, обустраивая домашнее гнездышко. Но все это нудно – то принеси, это убери, петли воротные смажь, скрипят очень и так далее. Нет, я бы кого-нибудь припряг поработать, но у всех страда. Хотя и плотников, и кузнеца я всё ж заставил кое-что обновить по хозяйству… А вообще, заскучал я дома, наверное, это наследственное, меня, как и папашу, дома особо не удержишь. Тем более с Настеной у нас не было никаких постельных контактов, она решительно дала мне понять, что если здорового ребенка хочу иметь, то должен воздерживаться, я и воздерживался, проводя вечера в беседах с Юрой или устраивая военные учения со своей маленькой дружиной.
Я уже собирался с очередной партией соли съездить на тракт, проведать дядю Изю, но за день до намечаемого выезда, выйдя поутру на площадь, увидел хромающего по сельской улице Митьку. Подбежал к нему, обнимаемся – да, здорово ему досталось, вон – кожа да кости, кривится от боли и одновременно
