влагу с твоего профиля? Нет, все манды этого селения на следующий же день узнают о новой модной игрушке твоей возлюбленной. И, как следствие, жди нашествия твоего степного Чингисхана вместе со всем отребьем на мое детище – нашу Ярмарку.
– Ладно, старик, ты волну не гони, может, частично ты и прав, но Ильяс тоже не пальцем делан, не допустит уничтожения главного богатства степняков, скорее шкуры ненужные привезут, а мы организуем кожевенное производство на месте моего поселка, тем более я туда пост и холостяков на зиму собираюсь определить.
– Ну-ну, тебе жить, а мне только ненужный почет останется, – туманно объяснил старик, – кстати, тебя представители из Полиса уже третий день дожидаются, правда, счас, наверное, в борделе заседают и лишь поэтому пропустили твой приезд.
Может они и пропустили наше появление, но в данный момент трое представителей города сидели за столом во втором трактире, спустившись со второго этажа, где располагался бордель. Войдя в трактир, мы увидели три хари, расположившиеся по центру зала и занявшие стол на восемь персон. Один мне был знаком – старшина возчиков, а двое других принадлежали явно к неработающей (даже мозгами) касте людей.
Может я сразу себя так настроил, но разговор начался на повышенных тонах. То ли бабы им попались не по вкусу, то ли еще по какой причине, но самый здоровый вместо приветствия сказал мне в лицо, после того как я опустился на лавку:
– Борзо хрюкаешь, пацан. – И так презрительно смотрит на меня его круглая будка.
– Ну, хрюкаю, как могу, – согласился я, – вам же автограф оставили при выезде из города! Хошь, и твой котелок там же повесим? – и смотрю на него так внимательно. Ну, он с ходу сбавил обороты (не на своем поле).
– Да понятно, но все же беспредел допускаете… Кто ответит? – пробормотал он.
– За что? За то, что Паук два раза присылал к нам карателей? Или за то, что Марат сдал нас Пауку? Да пошли вы все на хрен, хочешь, мы завтра все торговые пути к Проклятому Полису перекроем? – блефую так потихоньку, ну и думаю, что все равно этого жлоба возьму на заметку.
Тут вмешался старшина возчиков, ему не с руки ссориться ни со мной, ни с крупняками из Полиса:
– Ладно вам, ребята, давайте разбираться спокойно, придем к нормальному договору. Возчикам ваша ссора не с руки.
Вот как запел, а то я вам помогу, помогу. Да, действительно помог, а теперь – что, в чужой голос поет?
– Хорошо, а зачем вообще приехали? – спрашиваю старшину, игнорируя бандитские рожи. Ответить он хотел и, только набрал воздуха в рот, тут дядя Изя нарисовался:
– И кого я вижу?! (Блин, три дня наблюдал за этими рожами, а теперь строит невнимательного…)
– Ильич, или ты оставил все на своих помощников, а как же гешефт? Моня (это он крупняку), ты совсем в своем репертуаре, косишь взглядом и терзаешь кулаки, так нельзя, мой юный компаньон может неправильно вас понять! – Компания стушевалась, а передо мной как по волшебству появилась кружка с напитком, не меньшая, чем у моих соседей.
Да, плохо знает обслуживающий персонал своих хозяев… Да ладно, я не в обиде, все в разъездах, где ж им всех начальников упомнить? Короче, по существу, как я понял из дальнейшего разговора, предъяв Полис мне не выдвинул, это просто личные амбиции толстомордого. Оказалось, они готовы предоставлять нам рабов оптом на взаимовыгодных условиях (раба за мешок соли). Я согласился, но с условием, что половина рабов будут женщины. Потом они (то есть толстмордый) предложили обменивать мешок соли или три мешка пшеничной муки на фунт золота, но я согласился только тогда, когда городские удвоили оплату. Потом мы пили первач и мерились силой на руках, толстомордый победил и долго, занудно и снисходительно рассказывал, какой он герой…
Утро я встретил в пути. Да и что мне рассиживаться на Ярмарке? Тяжелой головой после пьянки не страдаю, с дядей Изей я успел переговорить насчет торговли с городом, пора домой. И вот я уже в своем селе. Нет, конечно, у тестя в Рябиновом хуторе я отметился, отделили хуторским часть скота и пяток лошадей. Но вот теперь я в Степаново. Пока народ суетился со скотом, распределяя по загонам и коровникам, а лошадей в общественную конюшню, я подъехал к своему дому. С крыльца неуклюжей утицей спускалась Настена, лицо в слезах и радостной улыбке.
– Ну, мать, ты что? Все нормально, вернулся живой и здоровый, а волноваться не стоит, в твоем-то положении…
Смутила она меня, прижалась и ревет в жилетку. Чует, что ли, что я нашкодил, и мне представилось лицо Зульфии, тоже плачущей, в ночь перед расставанием.
– Ладно тебе, приехал. Ты лучше поесть мне сгоноши, да в баньке попариться не мешало бы. Кто у нас сегодня баню топит? А, Юркина жена, ну так договорись, пообедаю, и к ним вместе с Митькой пойдем. Кстати, и Митьку накормить надо, он, по нынешнему холостому положению, дома у себя корки сухой не найдет.
Настена улыбнулась, вытерла слезы и захлопотала по хозяйству…
Вот лучший способ отвлечь бабу – озаботить ее делом. А вечером, после бани, наша троица сидела у меня в доме, и мы обсуждали планы дальнейшей жизни. Как всегда, все упиралось в нехватку людей, и особенно остро не хватало специалистов. Я, в общем, объяснил ребятам о нашем договоре с бандюками из Полиса об обмене рабов на товары. Юра поведал мне о своих грандиозных планах – построить большую доменную печь, провести железную дорогу от Степанова до тракта, построить кожевенные, сапожные и ряд других мастерских… А еще, пока нас не было, он изготовил большой воздушный шар.
– Представляешь, можно путешествовать на сто, двести или даже триста километров, и к степнякам, и в Полис товар возить, и землю нашу обследовать получше, – от возбуждения он захлебывался слюной. Нам с Митькой очень понравилось предложение первыми попробовать полетать на шарике. Пробный полет назначили через неделю. Доработать еще химику что-то нужно было.
С озимыми тоже проблема, хоть лошадей и подогнали, но их еще научить кое-чему нужно было, поэтому мы рассчитывали на наших старых работяг, в частности, на моего несчастного специалиста широкого профиля (это Юра так его назвал) – беднягу Ворона и трех других обученных лошадей. Да, Юра народу сидеть после уборки урожая не давал, вскопали лопатами три гектара под озимые, и если еще дождей не будет дней пять, то еще столько же вспашем с помощью наших лошадей… И все; надеяться можно только на весеннюю пахоту. К этому времени степных лошадок приучим к тягловой службе.
Поздно вечером я пошел и забрал у Митьки малышей – гепардов, надо сказать, что всю дорогу именно он самоотверженно ухаживал за ними, кормил, менял траву в корзине, а когда я забирал корзинку со спящими детенышами, в Митькиных глазах стояли слезы. Но трофей-то был мой, и Митька безоговорочно отдал малышей.
– Ничего, Митяй, вот принесут потомство, и первый же окот твой, – утешал я его.
Настена сразу влюбилась в маленьких гепардов.
– Ой, какие кошечки красивые, – говорит, и ну ласкать-целовать и трепать полусонных и потому недовольно мяукающих котяток.
– Да не кошки, а котята гепардов это, самочка и самец. Корми молоком, а через месяц можно и сырого мяска добавлять в пищу. Вырастут, научим охотиться вместо собак, гепарды – быстрые – жуть…
Ночью, лежа на широкой кровати, Настена делилась своими страхами:
– У меня двойня. Да, Степушка, я же чувствую, как они кулачками и ножками одновременно стучат, – тихо и немного жалобно говорила она, – а ведь скоро уже, ты, Степ, за бабкой Аленой на хутор заранее съезди, да и мать мою позови, страшно мне, одной с чужими бабами здесь быть во время родов.
Да еще сны тяжелые снятся, да коровенку, которую ты прислал, обменяй на старую, уж больно к ее молоку я привыкла, а у этой молоко полынью и потом пахнет, не хочу… А гепардики хорошие, все меня обнюхивают, знать, молоко у меня скоро подойдет. Пищат так жалобно, вроде за мамку признали…
– Ты мне их не порть, я завтра охотничью суку найду в поселке, щенков утопим, вот она пускай гепардов и воспитывает, – говорю ей со строгостью в голосе. А самому и сладко, и страшно, за нее и будущих детей своих, точно, завтра за тещей пошлю и повитухой, дом не совсем маленький, расположимся
