Да, с таким человеком, как он, поневоле кажется, что и у тебя самой все под контролем и все хорошо.
– А раз ты в отпуске, так давай покутим. Поехали в город, Козырев! Я угощаю!
Как-то не получалось у нас кутить. Вроде бы и ресторан выбрали уютный, с хорошей кухней, и разговоры вели по-светски легкие, отвлекающие от тягостных мыслей, да только все не то. Не этого моей мятущейся душеньке хотелось, а чего ей было нужно, я и сама не знала.
Вовка первый сказал, что мы отдыхаем неправильно, а как надо, не объяснил, просто рассчитался с официантом и потащил меня к машине. Потом вдруг замер на полпути, остановившись так резко, что я от неожиданности врезалась ему в плечо.
– Ева, смотри, погода какая чудесная!
А ведь и в самом деле. Весна, вдруг вспомнив, что апрель на дворе, решила: хватит с нее дождей и ненастья. Солнце не просто светило, оно грело! И ветер был игриво-легким, а не пронизывающим. Я даже пальто рискнула расстегнуть, а Вовка так и вовсе куртку снял.
– Давай по свежему воздуху пройдемся, а? – Он взял меня за руку. Ладонь его была большой и теплой, и мне сразу захотелось идти, куда он позовет. – Если устанешь, скажешь, хорошо?
Я не устала, мне уже давно не было так легко и радостно. И даже ощущение неизбежности, которое все эти дни тяжким грузом давило на сердце, отступило на задний план, почти отпустило. А на его место пришла надежда, хрупкая и пугливая, как бабочка, которая словно из ниоткуда возникла прямо перед нашими с Вовкой лицами.
Мы гуляли сначала по улицам, потом по парку. Вовке даже удалось уговорить сторожа, по виду бывшего военного, запустить для нас чертово колесо, как когда-то в детстве. Там, наверху, ветер дул сильнее, и я прижалась к Вовке, чтобы не замерзнуть, а он засмеялся и поцеловал меня в кончик носа. Мне хотелось, чтобы в губы, но Вовка почему-то не осмелился. Колесо пошло на второй круг, потом на третий, я сидела в продуваемой ветром кабинке в объятиях друга детства Вовки Козырева и мечтала, чтобы оно никогда не останавливалось.
После парка мы отправились в «Макдоналдс», совершенно неромантичный, с ужасно вредными, но от этого не теряющими своей какой-то магической привлекательности макчикенами, гамбургерами, чизбургерами и кока-колой.
А потом был кинотеатр, новомодный, с долби и прочими акустическими радостями. И последний ряд, тот самый, что для поцелуев. И Вовка наконец отважился. На сей раз его губы пахли колой и лишь самую малость табаком. И руки были не только ласковыми, но в какой-то момент даже требовательными... Сеанс закончился слишком быстро, так же быстро, как остановилось чертово колесо, так же быстро, как прошел этот чудесный, возможно, самый лучший в моей жизни день.
Домой мы возвращались вечером. Неумолимо густеющие сумерки от самой Москвы гнались за нашей машиной и у дома нагнали, накрыли сиренево-черным палантином. Наверное, будь это мой дом и моя жизнь, я порадовалась бы возвращению. Но все было чужим, и ощущение неизбежности, терпеливо ожидавшее своего часа на задворках сознания, заняло прежнее место. Вовка почувствовал перемены едва ли не раньше меня, потому что, прощаясь, просто пожал мне руку. Никаких поцелуев. Ни с ароматом мяты и корицы, ни с запахом кока-колы и лишь самую малость табака. Чудо закончилось, точно его и не было...
Головная боль вернулась внезапно: невыносимо сильная, неизбежная. И все, как всегда: фиолетовые круги перед глазами, тошнота и звон в ушах.
А таблеток-то у меня нет! Я сегодня забыла их купить. Легко забыть, когда все вокруг такое восхитительно живое, и ты счастлива, и надежда похожа на первую весеннюю бабочку. Интересно, что случается с ними – первыми весенними бабочками? На сколько хватает их беззаботной красоты?
Думала о бабочке я только первые несколько минут, а потом все мои мысли были только о таблетках, которых у меня нет. Лишения делают человека изобретательным и изворотливым. У меня нет обезболивающего, зато оно есть у Раи в кабинете. А у меня есть ключ. Это же не будет похоже на кражу со взломом? Я всего лишь возьму аспирин. Дура я, надо было брать его, когда Рая предлагала.
До кабинета я добиралась осторожно, по стеночке. Наверное, выглядела я в тот момент не слишком хорошо, но мне повезло – по пути никто не встретился. Дом словно вымер. А может, просто уснул. Чувствуя себя настоящей домушницей, я выбрала ключ наугад и вставила его в замок. Угадала, дверь приоткрылась почти беззвучно.
Внутри все тот же стерильный порядок, казенщина и темнота, чуть разбавленная льющимся с картины Севы магическим светом. Хорошо, что на столе есть лампа: выцветший абажур, облупившаяся позолота, приглушенный оранжевый свет. Я не делаю ничего плохого, но все же будет страшно неловко, если меня застанут в чужом кабинете.
В верхнем ящике стола таблеток не нашлось. Может, Рая их переложила? А нижний ящик закрыт на ключ. Удобно ли открывать? Там, наверное, что-то личное, если заперто. Может, лучше подняться на второй этаж, спросить аспирин у Раи? Нет, дотуда я не дойду, мне хоть бы из кабинета выползти. Я выползу, а потом позвоню Вовке, чтобы помог до комнаты добраться. Надо было Вовке сразу позвонить, он бы в аптеку съездил. Но теперь поздно, уже вломилась на чужую территорию.
Ключик маленький, тронутый ржавчиной, единственный из всей связки, который годится для замочка. Не подошел, даже странно. А терпеть сил больше нет. И Вовка за таблетками не успеет, я умру раньше. Значит, придется идти до конца. Вот ящичек, хлипкий с виду, разболтанный, а вот нож для писем. Забавная вещица, похожая на антикварную, с длинным острым лезвием и затейливой ручкой в виде волчьей головы. Эх, надо было поучиться взламывать замки у Вовки, но теперь уж что, придется самой...
Ящик поддался на удивление быстро, я только нажала чуть-чуть на рукоять ножика – и готово. Внутри темно, ничего не разглядеть. Я придвинула лампу на самый край стола, тускло-оранжевый луч осветил содержимое ящика. Как и следовало ожидать, ничего экстраординарного: аккуратные стопки бумаг, общие тетрадки, футляр для очков, сколотые скрепкой корешки от рецептов. Странные какие-то корешки, необычные, и названия лекарств труднопроизносимые, незнакомые. Это кому ж столько лекарств – Рае? А вот и таблетки! Пузырек с аспирином закатился в дальний угол, застрял между потертым гроссбухом и книжицей. Книжица интересная, обтянутая тисненой кожей, с медными уголками и медными же заклепками. А может, это записная книжка?
Брать чужое нехорошо. Я уже однажды взяла и теперь за свой грех расплачиваюсь. Но уж больно книжица занятная. Я не буду брать, я только посмотрю...
Так и есть – записная книжка. Или нет, больше похоже на дневник. Старый, если не сказать, старинный, явно не Раин. Тогда чей?
Почерк небрежный, стремительный, порой сильно забирающий вверх, а временами, наоборот, сползающий вниз. Буквы тоже вразнобой, одна выше, другая ниже, и кляксы на полях. Чернилами, что ли, писан дневник? Точно чернилами, в девятнадцатом веке шариковых ручек еще не водилось.
Вовка появился в Раином кабинете через пару минут, просочился в
