приоткрытую дверь, присел передо мной на корточки.
– Что, Ева-королева, решила учинить кражу со взломом? – Тон вроде бы шутливый, а взгляд настороженный, внимательный.
– Вот это нужно прочесть, а я не могу. – Дневник сделался неожиданно тяжелым и едва не выпал из слабеющих пальцев. – Вовка, давай мы отсюда как-нибудь уберемся, а потом ты мне прочтешь, что здесь написано.
– Как скажешь, моя королева. – Козырев, сунув дневник за пазуху, огляделся. – Ты зачем сюда вломилась?
– За таблетками. – Я кивнула на пузырек с аспирином. – Голова раскалывается, а Рая же их прошлый раз отсюда взяла, вот я и подумала...
– Ясно, – он не дал мне договорить, торопливо осмотрел кабинет и стол, спросил: – Ключ от ящика есть?
– Нет, ножом открывала.
– Медвежатница.
Не пойму, чего в его голосе больше, осуждения или тревоги. А голова, кажется, проходит. Неужто таблетки уже начали действовать!
Со столом Вовка управился быстро, уточнил только, где именно лежал пузырек с лекарством, и с помощью все того же ножа для корреспонденции приладил ящик с бумагами на место, потом обнял меня за талию и потащил к выходу...
– Давай-ка, Евочка-припевочка. – Вовка помог мне устроиться на кровати, подсунул под голову подушку, сам присел рядом, окинул меня критическим взглядом, спросил: – Ну, ты как? Почему мне не сказала, что голова болит? Я бы что-нибудь придумал.
Да, Вовка может решить любую проблему. Но не сподобься я на кражу со взломом, не было бы у меня сейчас дневника... А голова, кстати, почти не болит. Даже странно, всего пять минут назад раскалывалась, а сейчас вместо боли только гулкое уханье в висках и в глазах двоится.
– Мне лучше уже. Вовка, ты прочти, что там написано, – я кивнула на лежащую рядом книжицу.
– Откуда читать? – Вовка раскрыл дневник.
– Давай сначала. Там почерк такой неразборчивый, да еще с витийствами аристократическими написано, мне сейчас не до них. Ты читай, а я с закрытыми глазами полежу пока, послушаю.
Вовка в витийствах и почерке разобрался быстро, сперва запинался, но потом приноровился. Поначалу в дневнике не было ничего интересного, оказывается, барышни за последние полтора столетия не особо изменились: наряды, балы, кавалеры и глупейшая привычка доверять свои сердечные тайны бумаге. Но дальше... дальше я слушала, затаив дыхание, потому что речь пошла о побрякушке, мне до боли знакомой. Призрачная паутина – вот, значит, как эта хреновина называется...
Вовка замолчал, отложил дневник. Я по-прежнему лежала с закрытыми глазами, но знала – мой друг смотрит на меня, и во взгляде его, наверное, жалость.
– Ева. – Он осторожно коснулся моей щеки. – Ева...
– Прикольная история. – Душевных сил хватило даже на то, чтобы улыбнуться. – Как думаешь, сколько в ней правды?
– Не знаю, – он покачал головой, – но догадываюсь, у кого об этом можно спросить.
– У кого?
– Ева, ты помнишь, какая у Раисы Ивановны фамилия?
– Нет, у меня с памятью последнее время... – Я осеклась, махнув рукой. – Да ты и сам все знаешь.
– Ну да, – Вовка не стал спорить. – Фамилия Раисы Ивановны Поддубская. Как тебе такой финт? Теперь понимаешь, почему дневник оказался у нее?
– Потому что она потомок того самого княжеского рода?
Странно, но я не удивилась и не обрадовалась своей догадке, лишь как-то отстраненно подумала, что теперь понятно, откуда в моей экономке столько аристократизма. Врожденный аристократизм-то. И кровь голубая. Ирония судьбы: урожденная княгиня вынуждена прислуживать нуворишам...
– Пойдем-ка! – Козырев, не особо церемонясь, стащил меня с кровати.
– Куда?
– К Раисе Ивановне. Зададим ей парочку вопросов.
– Вовка, – я многозначительно кивнула на часы, – ты посмотри, который час. Не поздновато ли для визитов?
– Поздновато? – Он подошел ко мне вплотную и дернул вверх рукав халата. – Ева, смотри!
Я посмотрела. Без особой, впрочем, охоты. Паутина сплетена на пять шестых. Еще чуть-чуть, и все.
– Думаю, день-другой у меня в запасе есть, – сказала и сама удивилась тому спокойствию, которое прозвучало в моем голосе. – Там же ясно написано, кирдык случится, когда паутина будет завершена. И призрак то же самое говорил...
– Ева! – Вовка неожиданно больно и зло встряхнул меня за плечи, притянул к себе так, что я могла видеть беснующееся золотое пламя в его глазах. – Мы ведь узнали не только это! Ты же сама слышала: и про головные боли, и про слабость, и про...
– И про кровотечение, – закончила я за него. – Знаешь, Вов, а ведь я не ощущаю себя марионеткой. И желание устроить Егоркино будущее чувствую остро, как свое собственное. А получается, не мое это желание? Выходит, я без паутины так и осталась бы сволочью равнодушной?
– Ты не сволочь, – Вовка снова меня встряхнул, но на сей раз осторожнее, – и не равнодушная, ты... – Он замолчал, отвернулся, а когда опять посмотрел в мою сторону, в глазах его была непрошибаемая решимость. – Пошли!
Вовка Козырев, душка и симпатяга, как-то враз растерял все свое обаяние. Даже в дверь к Рае он барабанил так бесцеремонно, как стучать в двери к одиноким интеллигентным женщинам категорически не принято.
Рая открыла почти сразу, даже не стала спрашивать, кто же ломится к ней среди ночи, просто распахнула дверь и сказала совершенно не сонным голосом:
– Прошу вас.
Похоже, сегодня моей экономке тоже было не до сна, кровать так и стояла нерасстеленной, а на письменном столе, как две капли воды похожем на тот, что в кабинете, горел ночник и поверх раскрытой книги лежали очки.
– А мы к вам, Раиса Ивановна, за объяснениями. – Вовка положил дневник рядом с книгой и очками.
Наверное, будь на Раином месте другая женщина, она бы тоже потребовала объяснений, как минимум спросила бы, откуда у нас ее вещь, но Рая не сделала этого. Она посмотрела сначала на меня, потом на Вовку, поправила сползшую с плеч шаль, присела на самый краешек стула и только потом произнесла:
– Ты прости меня, Евочка. Я сама уже собиралась. Вот думала завтра с утра... Видишь, – она неопределенно махнула куда-то в сторону кровати, – спать не ложилась, все думала, что не по-божески то, что я с тобой сделала.
Не по-божески? Рая что-то со мной сделала? Не понимаю.
