барокко от классицизма не отличают.
Аглая отличала, но спорить не стала, лишь мысленно порадовалась задумке Аркадия Борисовича, который решил кинуть клич и отстроить усадьбу хотя бы и стараниями энтузиастов. Вот только много ли сделают эти ребята, которые, надо думать, сами об архитектуре девятнадцатого века имеют весьма приблизительное представление, а строительные инструменты и вовсе в руках не держали?
– Ваш председатель обещал выделить бригаду строителей, чтобы расчистить завалы в подвалах дома, перестелить полы на первом этаже, укрепить перекрытия. – Михаил нахлобучил свою шляпу и стал похож на мультяшного ковбоя. – А мы так, на подхвате будем, добровольной рабсилой.
– Миша, не опошляй идею, – усмехнулся тщедушный парень. – Мы будем не на подхвате, мы будем идейными вдохновителями и ведущими реставраторами.
– Ты, Леня, возможно и справишься с такой сложной задачей, – Михаил посмотрел на Аглаю из-под полей шляпы, – это ж ты у нас на истфаке учишься, а я согласен довольствоваться малым.
– Ну не знаю, – рыжая дернула себя за косу, – Надежда Павловна столько интересного про эту усадьбу рассказывала, обидно будет, если нас к настоящей работе не подпустят.
– Ой, Ритка, я тебя умоляю! – подала голос Даша. – Что в этой дыре может быть интересного? Не знаю, как вы, а лично я пальцем о палец не ударю! Нет дурных – впахивать на каких-то колхозников!
– А зачем тогда поехала? – удивилась рыжая Ритка. – Сидела бы в своей Москве!
– Я бы и сидела, если бы не папанька! Папанька решил, что любимая доча обязательно должна съездить в эту вашу Задрыповку. У него, видите ли, корни деревенские, у него дед крестьянских кровей, вот и я должна приобщиться. Эй, деревня, – она перевела недовольный взгляд на Аглаю, – у вас тут хоть party устраивают?
– Ты что?! Она небось и слов таких не знает, – Дашин дружок облокотился о борт грузовика, вытянул перед собой ноги так, что подошвы его кроссовок уперлись в сумку Аглаи. – Party – это танцы. Есть у вас танцы?
– У нас – это где? – Она придвинула сумку поближе к себе.
– У вас – это в вашей Задрыповке. Должен же здесь народ как-то расслабляться.
– Макс, мне кажется, девушка уже объясняла, что не живет в Антоновке, – сказал Михаил миролюбиво, а Аглае вдруг захотелось его ударить. Вот странно, не спесивую Дашу, не дружка ее мерзкого, а этого добродушного увальня, который всем своим видом говорил сакраментальное: «Ребята, давайте жить дружно». Дурак! Неужели не понимает, что с такими, как эти, дружно не получится, что они могут дружить лишь с себе подобными, такими же ограниченными и кичливыми?!
– Отвали, Айболит! – огрызнулся Макс и снова вперил колючий взгляд в Аглаю. – Ну так как, есть танцы?
– Есть, – она кивнула.
– Под бобинный магнитофон?
– Под гармошку.
– Даш, глянь, а эта селянка еще и огрызается. Я к ней со всей вежливостью, а она куснуть норовит. – Макс зло пнул несчастную Аглаину сумку. Скорее бы уже деревня, угораздило же ее повстречать этих уродов...
Словно в ответ на ее мольбы, впереди показался старый парк, и все как один повернулись в его сторону.
– Красота какая, – восхищенно вздохнула Рита.
– Берендеево царство, – хмыкнула Даша.
– Ага, Лукоморье, – поддакнул Макс.
– Это, что ли, и есть поместье? – спросил Леонид.
И только Михаил ничего не сказал, вместо того чтобы смотреть на парк, он смотрел на Аглаю, и во взгляде его пыльно-голубом читалось непонятное сожаление...
Ожидание Петра нервировало. Когда вокруг такое творится, каждая минута на счету, а Глаша, как назло, медлит, не выходит. Хорошо Свириду, у этого точно и нет никаких нервов, стоит каменной глыбой, смотрит прямо перед собой, о чем думает, не поймешь. Петр, было дело, увлекался психологией, пытался постичь движения человеческих душ. И постиг, всех антоновских нарушителей закона вычислял по глазам. За особенную эту проницательность были ему в деревне почет и уважение, и даже Маринка, та еще штучка, гордилась тем, что у нее такой толковый муж.
Но оказалось, что проницательности не хватает, когда дело касается Михаила Свириденко. С этим все было мутно и непонятно. С первого дня знакомства. Вроде бы обыкновенный парень, из тех, которых Маринка презрительно называла пентюхами, а копни поглубже – хрен поймешь, что за человек на самом деле. В стандартных ситуациях, в которых стандартные люди и поступать должны стандартно, Свирид вел себя совершенно непредсказуемо и от этого выбивался из стройного набора психологических портретов. Даже Люська, которая знала Свирида получше других, не один год числилась его законной супругой, и та признавала, что муж у нее – человек совершенно непросчитываемый. Петр подозревал, что все это издержки Свиридовой профессии, все ж таки психиатры все немного того, а Мишка считался не просто психиатром, а суперпрофессиональным психиатром. Или психотерапевтом?
Сказать по правде, особой разницы в терминах Петр не видел, считал, что суть у вышеозначенных профессий одна – ковыряться в человеческих душах, искать червоточинки и неполадки, чинить то, что хоть как-то можно починить. И невозможно остаться отстраненным наблюдателем, когда пропускаешь через себя мутный поток чужих проблем и страстей. Наверное, поэтому Свирид научился закрываться, экранироваться и от внешней и от внутренней агрессии. Но то ж с чужаками, психами там разными, а с ним-то чего? Они ж знакомы не первый год, можно сказать, пуд соли вместе съели. И пускай сначала не все гладко у них складывалось, но то ж по молодости, когда мозгов и жизненного опыта кот наплакал. А сейчас-то чего? Отчего у Свирида взгляд такой, что аж мурашки по коже? Эх, надо бы к нему присмотреться повнимательнее, а то мало ли что, может, сдвинулся там со своими психами...
Скрипнула калитка, на улицу вышла Глашка.
– Вот, – она протянула Петру снимок, – все, что нашла.
– Отличненько, – он сунул снимок в папку.
– А второй? – вдруг спросил Свирид.
– Какой второй? – уточнил Петр и внимательно посмотрел на Глашу. – У тебя еще одна фотография есть?
– Была. – Она дернула загорелым плечом, и вытатуированная на нем кошка нервно изогнула спину. Ишь, срамота какая – наколки, как у зэчки. Хотя, если честно, то не как у зэчки, а очень даже красиво. На Маринкиной белой коже такая вот кошечка, наверное, здорово бы смотрелась, да только Маринка ни за что не согласится на этакое непотребство, потому что Маринка его – женщина строгая, интеллигентная, до декретного в школе преподававшая. Куда ж ей такие татуировки?! Вот если бы в каком незаметном месте, чтобы только для него одного...
– И что с ней стало? – Петр, замечтавшись о несбыточном, едва не уступил инициативу Свириду. В конце концов, кто из них представитель власти?!
– Да, расскажи-ка поподробнее, что на фотокарточке, где фотокарточка. – Он приосанился, посмотрел с особенным своим прищуром, от которого все барышни млели, а мужики враз становились покладистыми. По правде говоря, прищур этот особенный он когда-то давно позаимствовал у Свирида, да не о том сейчас речь.
