– Ты ее из воды вытаскивала?
– Я?! Ты что?! – Света вздрогнула всем своим крупным телом. – Я покойников боюсь. Она тут, на берегу, лежала.
– Это ты сейчас к чему разговор ведешь, а, студент? – Василий Степанович подошел к самой кромке воды, пристально посмотрел на Михаила. – Это ты кого-то из нас хочешь обвинить в убийстве?
– Света только что сказала, что тело не двигала. – Михаил снял с переносицы очки, протер их краем свой футболки. – Как она могла утонуть на суше? Это, во-первых, – он снова надел очки, – а во-вторых, видите – у нее на шее следы?
– Это что-то значит? – спросил Степаныч уже другим, более миролюбивым тоном.
– Я не судебный медик...
– Ты вообще еще не медик! – фыркнула Даша.
– Я не судебный медик, – повторил Михаил, – но похоже, что Риту задушили.
– Боже мой, – прошептала Надежда Павловна. – Как такое может быть?
– Разберемся! – Василий Степанович окончательно пришел в себя и решил взять инициативу в свои руки. – Приедет милиция и разберется: убийство это или несчастный случай. А наша с вами задача, молодые люди, поменьше тут топтаться, чтобы потом по шее не схлопотать за самодеятельность. Ты, – он кивнул Михаилу, – на берегу побудь, пока я пойду участковому звонить, присмотри за... девочкой. Остальные марш по своим комнатам! Глаша, – его внимательный, с прищуром взгляд остановился на Аглае, – а ты что здесь делаешь? Тебя ж вроде вчера на балу не было.
– Она позже пришла, – ответил за нее Михаил.
– Тебя, кстати, тоже на балу не было! – заявила Даша. – Не было, я точно помню. Тебя еще эта уродина, председательская дочка, полночи искала. Вот и спрашивается, где ты и эта деревня, – она мотнула головой в сторону Аглаи, – были всю ночь? Может, это вы Ритку придушили!
– Даша! – Надежда Павловна схватилась за голову. – Даша, что ты такое говоришь?!
– А что? – Дашка пожала плечами. – Если у нас тут убийство, то должен быть и убийца.
– По комнатам, я сказал! – рявкнул Василий Степанович и добавил, глядя на Михаила: – А ты, умник, мог бы про убийство помолчать до поры до времени. Представляешь, какая сейчас паника начнется?
– Прошу прощения, – Михаил виновато развел руками. – Не подумал.
– Не подумал он, а мне теперь народ успокаивай...
– Не будет никакой паники, – сказала Надежда Павловна неожиданно твердым голосом. – Василий, обещаю, я найду, чем занять ребят. Сразу после завтрака мы приступим к расчистке подземного хода. – Она на мгновение замолчала, а потом добавила: – Мне нужно только сообщить Ритиным родителям.
– Как скажешь, Наденька, – Василий Степанович посмотрел вслед бредущим к дому стройотрядовцем. – Только вот разумно ли это?
Прислушивающаяся к разговору старших Аглая не сразу услышала шум за спиной, а потом на плечо ей легла тяжелая ладонь, а в ноздри шибанул запах самогона.
– Веришь теперь? – от скрипучего голоса Пугача по телу побежали мурашки. – А я ведь предупреждал, что худо будет!
– Пусти ее! – Михаил в два прыжка оказался рядом, оттолкнул Пугача.
– Не поверили, что она со мной разговаривает. – Пугач принялся с угрожающим видом наматывать на кулак кнут. – Вот и получeте теперь! – Он зло сплюнул в сторону пруда.
– Григорий, ты что творишь?! – Василий Степаныч решительно встал между Михаилом и Пугачом. – Угомонись, немедленно!
То ли Пугач послушался, то ли нечаянный приступ бешенства прошел, только он как-то вдруг сник, сказал уже совсем другим, едва слышным голосом:
– Это ее парк, она здесь всему хозяйка, а вы ничего не понимаете...
– Ты о ком, Григорий? – спросил Степаныч, опасливо косясь на кнут.
– О ней! – рукоятью кнута Пугач указал на статую. – Она со мной говорит, а я с вами.
– И что она тебе говорит, Григорий?
– Что если потревожили ее, то должны службу сослужить, а иначе всем худо будет. Да только поздно уже, это начинается...
– Сумасшедший, – прошептала Надежда Павловна. – Вася, он говорит, что во всем виновата статуя...
Баба Маня сидела на скамейке перед домом. За минувшую ночь она сильно постарела, морщинки, до этого мягкие, едва различимые, углубились, а в глазах, не по возрасту ярких, поселился страх.
– Глашка! – завидев Аглаю, она встала, сделала несколько шагов навстречу и, не говоря ни слова, обняла крепко-крепко.
От бабы Мани пахло сердечными каплями, и Аглае стало невыносимо стыдно за то, что в угоду собственному счастью она заставила волноваться самого родного ей человека.
– Бабуль, все в порядке, – сказала она шепотом. – Ты прости меня, хорошо?
– Где ж ты была, окаянная? – Баба Маня отстранилась, посмотрела внимательным взглядом и вдруг сказала: – Глашка, ты меня тоже прости.
– За что? – Она ничего не понимала, но радовалась тому, что буря, кажется, миновала.
– За то, что я пыталась тебя удержать, не пустить на этот ваш бал.
– А ты пыталась? – Во рту вдруг появился горьковатый привкус, тот самый, что был у бабушкиного чая. – Ты вчера мне что-то в чай подмешала?
Вместо того чтобы ответить, баба Маня огляделась по сторонам, а потом самым обычным своим тоном сказала:
– Нечего в этаком виде на улице стоять. В дом пошли, там поговорим.
– А нам есть о чем поговорить? – Горечь во рту сделалась еще ощутимее.
– Родным людям всегда есть о чем поговорить, – сказала баба Маня и, не оборачиваясь, направилась в дом.
Аглая сидела за накрытым к завтраку столом, рассеянно помешивала ложечкой плавающие в золотистом чае чаинки, ждала, когда баба Маня начнет разговор.
