l:href='#note_701' type='note'>[701]. {140}
По мнению Ш. Верлиндена, именно из этих колонов, лишенных свободы передвижения и платящих оброк своим господам, но все же менее подчиненных произволу сеньора, чем сервы, в Астурии образовался слой зависимых крестьян, именуемых iuniores de capite (или iuniores de cabeza)[702].
Таким образом, нет оснований предполагать, что колоны в готской Испании окончательно слились с сервами (даже если иметь в виду колонов старого, т. е. позднеримского типа) в готской Испании. Что касается соотношения различных групп земледельческого населения, то установление каких-либо пропорций весьма затруднительно. Судить об этом мы можем лишь на основании косвенных указаний источников. Выше уже отмечалось, какое важное место занимают сервы в готских юридических памятниках. Сервы выступают как непременная принадлежность поместья[703]. Характеризуя население имений фиска, источники говорят лишь о сервах и либертинах [704]. То же самое относится и к церковным владениям. В то время как о прекаристах и других свободных держателях земель церкви в актах соборов имеются лишь единичные упоминания, сервам и либертинам посвящены десятки постановлений.
Рабы находили применение и в хозяйстве мелких земельных собственников[705].
Столь значительный удельный вес сервов и либертинов в общей массе земледельцев связан не только с тем, что овладение страной относительно малочисленными готскими пришельцами меньше изменило ее социальную структуру, чем поселение варваров в ряде других стран Западной Европы. Существенно и то обстоятельство, что превращение в сервов стало в Испании особенно {141} широко распространенной формой вступления разорявшихся свободных крестьян в поземельную и личную зависимость от крупных земледельцев.
Не располагая статистическими данными, мы можем, разумеется, лишь предположить, что сервы и либертины составляли в готской Испании главную массу земледельцев.
Резюмируя все сказанное в данной и в предыдущей главах о положении земледельческого населения, мы приходим к следующим выводам. В готской Испании началось формирование класса зависимых крестьян феодального общества. Именно они составляли к началу VII в. основную массу непосредственных производителей. Это были уже не свободные мелкие собственники, а прекаристы, колоны, либертины и сервы.
Далеко зашедший упадок свободного крестьянства — одна из причин того, что для Толедского королевства оказалось непосильным сопротивление арабскому завоеванию, — задача, которую разрешило, хотя и с трудом, Франкское государство при Карле Мартелле.
Своеобразие процесса классообразования в готской Испании заключается в том, что основным источником формирования феодально зависимого крестьянства служили не разорявшиеся германские крестьяне, слишком малочисленные здесь, а местные земледельцы.
Особенностью этого процесса является также гораздо более значительная по сравнению с другими варварскими королевствами роль в нем сервов и либертинов.
Но формирование класса зависимого крестьянства и тут происходило в рамках нового социального и политического устройства, складывавшегося в обстановке крушения рабовладельческой империи и создания раннефеодального государства. Несмотря на свою малочисленность, германские общинники и в Испании наложили свой отпечаток на облик зарождавшегося класса непосредственных производителей феодального общества. {142}
Глава V. ЗАРОЖДЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ
Для изучения истории крупного землевладения в Вестготском государстве необходимо осветить не только зарождение и дальнейшую эволюцию крупной земельной собственности королей, дружинников и арианской церкви, но и судьбу владений испано-римской сенаторской знати, куриалов, католической церкви.
Трудность исследования указанной проблемы определяется прежде всего скудостью и односторонним характером источников. Мы располагаем, как уже отмечалось выше, главным образом, юридическими памятниками. Вдобавок вестготские законы уделяют мало внимания конкретным вопросам управления королевскими поместьями или хозяйственному положению монастырей. Вестготская правда редко затрагивает сферу взаимоотношений между светскими и церковными землевладельцами и королем или между крестьянами и вотчинниками. Что же касается формул, то их данные об имущественных сделках весьма ограничены. Сведений о феодальной вотчине в Астурии и Леоне в VIII–IX вв. также очень мало. Все же, используя совокупность юридических памятников, формул, канонических и нарративных источником, мы в состоянии выяснить некоторые важные стороны рассматриваемого процесса, как он протекал в V–VII вв. в этой стране.
Ко времени завоевания Южной Галлии и Испании вестготами здесь давно господствовало крупное землевладение. {143} Свободное крестьянство, как и в других романизированных провинциях империи, разорялось. Результатом готского завоевания явилась прежде всего частичная экспроприация местных магнатов и католической церкви. Сенаторская аристократия утратила многие из своих прежних привилегий. Неудивительно, что она в ряде случаев оказывала вооруженное сопротивление завоевателям[706]. Однако едва ли следует чрезмерно преувеличивать отрицательные последствия германского завоевания для испано-римского крупного землевладения. Раздел земель между готами и местными посессорами не был повсеместным. В Бревиарии Алариха говорится о сенаторах, которые владеют большим имуществом, обширными поместьями[707] (иногда — двумя и более)[708]. Имения таких магнатов еще в VI в. были населены тысячами сервов, либертинов и колонов[709].
У местной знати и готских королей, равно как и их дружинников, оказавшихся собственниками вилл и рабов, возникают общие интересы. Они определяются прежде всего стремлением подавить восстания крестьян, колонов и рабов и отразить новые попытки завоевания испанской территории извне. Если испано-римская {144} знать даже с помощью имперских войск не в состоянии была вплоть до 40-х годов V в. ликвидировать выступления багаудов, то готская конница нанесла им решительное поражение[710]. В VI в. готские короли дали отпор вторгавшимся в Испанию и опустошавшим ее франкам, нанесли удары по баскам и византийцам[711] . Часть римской знати Галлии и Испании еще с начала V в. склонялась к союзу с вестготами. Сидоний Аполлинарий упоминает о сближении некоторых представителей галло-римской знати с вестготскими королями[712]. О том же свидетельствует рассказ Орозия, характеризующий отношение вестготского короля Атаульфа к Римскому государству. Заявление о готовности восстановить с помощью готов могущество римлян, приписываемое источником Атаульфу[713], отражает надежды, которые известные круги римской провинциальной знати и духовенства возлагали на готских королей. С другой стороны, королевская власть не могла не считаться с могуществом местных магнатов, обусловленным как их экономическим положением, так и властью над несвободными и зависимыми земледельцами.
Союз готских королей с галло- и испано-римскими магнатами нашел свое выражение в том, что в законах Вестготского государства получили признание права собственности римских посессоров на поместья, сервов и колонов[714], а также в том, что было установлено гражданское равенство местных жителей и германцев. В Тулузском, позднее в Толедском королевстве вестготов отсутствовала дифференциация в вергельдах и штрафах — вообще в уголовном праве по отношению к лицам {145} местного и германского происхождения, столь характерная для Франкского государства[715].
