– Не приказано, сеньор, – ответил полицейский.
Благодаря знакомству, которое начал любезный инспектор и вдруг продолжили смущенные и развеселившиеся путешественники, образовалась плотная группа, словно свита, сопровождавшая каталку дона Гало. Автобус, по-видимому, был военный, хотя та его блестящих черных бонах с узкими окнами не было никаких надписей. Водворение дона Гало в автобус осложнилось из-за всеобщего замешательства и дружного желания помочь, особенно старался Пушок: вскочив на подножку, он давал мрачному шоферу самые противоречивые советы. Как только дон Гало был усажен на переднем сиденье, а каталку, точно огромный аккордеон, сложил шофер, путешественники забрались в автобус и расселись, двигаясь почти на ощупь по темному салону. Лусио и Нора, пересекшие Авениду под руку, отыскали место поукромнее и затихли, с опаской поглядывая на остальных пассажиров и полицейских, стоявших вдоль улицы. Медрано и Лопес завели разговор с Паулой и Раулем, а доктор Рестелли обменивался короткими замечаниями с Перено. Клаудиа и Хорхе, каждый на свой лад, развлекались, остальные были слишком заняты разговором, чтобы обращать внимание па окружающих. Шум металлических жалюзи па окнах «Лондона», которые снова поднимали Роберто и другие служащие, прозвучал в ушах Лопеса заключительным аккордом, словно между ним и прошлым навсегда вставала некая преграда. Медрано снова закуривал, всматриваясь в едва различимые номера «Ла Пренса» на стендах. Автобус просигналил и медленно тронулся. Скорбящие родичи Пушка рассуждали о том, что все расставания печальны, ибо одни уезжают, а другие остаются, и, пока есть здоровье, путешествия всегда будут радостью для одних и горем для других, однако нельзя думать только об уезжающих, кто-то ведь и остается. Мир слишком скверно устроен, вечно одно и то же: одним все, другим ничего.
– Как вам понравилась речь инспектора? – спросил Медрано.
– Со мной всегда так, – сказал Лопес – Пока этот господин говорил, мне его объяснения казались убедительными и вполне меня устраивали. А сейчас они уже не кажутся мне такими неоспоримыми.
– Меня же забавляет обилие ненужных сложностей, – сказал Медрано. – Разве не проще было пригласить нас в таможню или на пристань? Как по-вашему? Можно подумать, что кто-то боялся лишить себя тайного удовольствия подглядывать за нами из окон муниципалитета! Как в некоторых шахматных партиях, когда игра усложняется ради чистого интереса.
– Иногда, – сказал Лопес, – это делается, чтобы скрыть истинный замысел. Похоже, что-то у них не получилось с нашим путешествием и они плутуют или на самом деле не знают, что с нами делать.
– Это было бы неприятно, – сказал Медрано, вспоминая о Беттине. – Мне совсем нс улыбается остаться на бобах в последний момент.
Низом – там уже было совсем темно – они добрались до северной гавани. Инспектор взял в руки микрофон и обратился к пассажирам с видом куковского гида. Рауль и Паула, сидевшие впереди, заметили, что шофер старался нести машину очень медленно, чтобы дать инспектору время высказаться.
– Ты разглядела наших попутчиков, – сказал Рауль на ухо Пауле. – Довольно полно представлены все слои населения. Процветание и прозябание выражено достаточно ярко. И какого черта мы тут делаем.
– Я, например, намерена развлекаться, – ответила Паула. – Слышишь объяснения, какие дает наш Вергилий. Слово «трудности» не сходит у него с языка.
– За десять песо, что стоит билет, – Сказал Рауль, – глупо рассчитывать па удобства. Как тебе нравится вон та женщина с ребенком? У нее привлекательное лицо, приятные и тонкие черты.
– Более примечателен вот тот калека. Он похож па каракатицу.
– А молодой человек, путешествующий со своими родителями? Как он тебе?
– Вернее, родители, путешествующие со своим сыном.
– Он, пожалуй, выделяется среди этого серого семейства, – сказал Рауль.
– Все зависит от того, с какой стороны на это посмотреть, – отчеканила Паула.
Инспектор делал особый упор на необходимость во что бы то пи стало сохранять спокойствие, присущее воспитанным людям, и не возмущаться мелкими неполадками и трудностями, «организационными трудностями».
– Но все прекрасно, – говорил доктор Рестелли, обращаясь к Перено. – Все идет как надо, не правда ли?
– Я бы сказал, несколько сумбурно.
– Что вы, ничего подобного. Я полагаю, у властей были причины организовать наше путешествие именно таким образом. Не скрою, я бы кое-что изменил, и в первую очередь состав пассажиров, имея в виду, что не все из них соответствуют определенному уровню. Например, молодой человек, что сидит через проход…
– Мы еще не знакомы, – сказал Персио. – И думаю, никогда и не познакомимся…
– Возможно, вы не сталкивались с такими субъектами, но мне в силу моих обязанностей преподавателя…
– Ну, знаете ли, – сказал Перено, делая величественный жест рукой. – Во время кораблекрушений самые отъявленные мерзавцы порой совершают героические поступки. Вспомните хотя бы случай на «Андреа Дориа».
– Не помню, – сказал немного задетый доктор Рестелли.
– Там один монах спас моряка. Как видите, заранее никогда ничего не известно. Вас не встревожили слова инспектора?
– Он все еще говорит. Может быть, нам следует его послушать.
– Он все время повторяется. А мы уже почти подъехали к причалу, – сказал Перено.
Хорхе вдруг вспомнил о своем резиновом мячике и о бильбоке с золоченым украшением. В каком они лежат чемодане? А книжки Дэви Кроккета?
– Вещи нам доставят в каюту, – сказала Клаудиа.
– Вот здорово! Двухместная каюта. Мам, а тебя укачивает?
– Нет. Кроме Перено, боюсь, никого и не укачает. Разве только кого-нибудь из этих сеньор и сеньорит, которые сидели за столиком, где пели танго. Тут ничего не поделаешь.
Фелипе Трехо мысленно перебирал названия портов, где будут стоянки (если только непредвиденные обстоятельства не внесут изменений в последнюю минуту, сказал инспектор). Сеньор и сеньора Трехо смотрели на улицу, провожая глазами фонарные столбы, словно прощаясь с ними навсегда, словно разлука с ними была невыносимой.
– Как грустно покидать родину, – сказал сеньор Трехо.
– Подумаешь! – фыркнула Беба. – Мы же вернемся.
– Вот именно, дорогая, – сказала сеньора Трехо. – Всегда возвращаешься в тот уголок, где ты появился на свет, как говорится л стихах.
Фелипе смаковал названия, словно это были изысканные фрукты; он вертел их во рту, чуть надкусывал: Рио, Дакар, Кейптаун, Иокогама. «Никому из нашей ватаги не увидеть столько чудес сразу, – думал он. – Буду посылать им открытки с видами…» Закрыв глаза, он вытянулся на сиденье. Инспектор говорил о какой-то предосторожности…
– Должен указать вам на необходимость соблюдать известную предосторожность. Ведомство учло все детали, однако в последний момент может возникнуть непредвиденное, и это повлечет некоторые изменения в маршруте.
Инспектор сделал паузу, автобус остановился, и в наступившей тишине совершенно неожиданно прозвучал клекот дона Гало:
– А на какой пароход нам садиться? Почему до сих пор мы не знаем, на каком пароходе поплывем?…
XIII
«Вот он, этот вопрос, – подумала Паула. – Злосчастный вопрос, который может все испортить. Сейчас ответят: „Садитесь на…“
– Сеньор Порриньо, – сказал инспектор, – название парохода как раз и представляет собой одну из трудностей, о которых я говорил ранее. Час тому назад, когда я имел честь присоединиться к вам в кафе, Ведомство пришло к соглашению по данному вопросу, однако за это время могли произойти неожиданные изменения, которые повлекут за собой определенные последствия. Считаю целесообразным подождать несколько минут, и тогда, надеюсь, наши сомнения рассеются.
