была собачья жизнь: жратва ни к черту, а на учения гоняют… Я вот помню, однажды дали нам варево, так в нем самым вкусным оказалась муха… Зато со временем научаешься пришивать себе пуговицы и уминать любую пакость. Так, должно быть, и здесь, правильно?
– Думаю, что да, – согласился Персио, с интересом наблюдая за работой финских матросов, подводивших к бассейну шланг.
Изумительно зеленая вода наполняла брезентовый резервуар, или по крайней мере так утверждал Хорхе, забравшийся на деревянный брус в надежде первым броситься в воду. Немного пришедшие в себя после морской болезни, дамы приблизились к бассейну, чтобы оценить проделанную работу и занять стратегические позиции, перед тем как соберутся все купальщики. Паулу им пришлось ждать недолго, она медленно спустилась по трапу, чтобы все присутствующие могли внимательно и досконально рассмотреть ее красное бикини. Следом шествовал Фелипе, п нелепых плавках, с банным полотенцем на плече. Возглавляемые Хорхе, который радостным воплем возвестил о том, что вода отличная, они спустились в бассейн и немного поплескались в его весьма скромных пределах. Паула научила Хорхе окунаться с головой, зажав нос, а Фелипе, все еще хмурый, но уже не в состоянии противиться блаженству купания и радостным крикам, забрался на брус и приготовился нырять, вызвав у дам возгласы страха и предостережения. Вскоре к ним присоединились Нелли и Пушок, продолжавший отпускать по поводу бассейна презрительно- критические замечания. Обтянутая как кольчугой купальником, со странными голубыми и бордовыми ромбами, Нелли поинтересовалась у Фелипе, почему не купается Веба, на что Фелипе отвечал, что у сестрицы, наверное очередной припадок, который и мешает ей прийти на палубу.
– У нее бывают припадки? – в замешательстве спросила Нелли.
– Припадки романтизма, – отвечал Фелипе, морща нос – Она у нас тронутая, бедняга.
– О, вы меня пугаете! Ваша сестра такая славная, бедняжка.
– Вы ее еще не знаете. Как вам нравится наше путешествие? – спросил Фелипе у Пушка. – И какая только голова его придумала? Если повстречаю, обязательно все начистоту выложу, уж поверьте.
– Да что там говорить, – сказал Пушок, стараясь незаметно высморкаться двумя пальцами. – Ну и корыто, мама миа. И всего-то три-четыре человека, а уже как сардины в банке. Нелли, иди сюда, научу тебя плавать под водой. Да не трусь, глупышка, давай научу, а то ты смахиваешь на Эстер Уильяме
Финны укрепили широкую горизонтальную доску на одном из краев бассейна, и Паула уселась на ней позагорать. Фелипе нырнул еще раз, отфыркнулся, как это делают спортсмены на состязаниях, и вскарабкался рядом с Паулой.
– Ваш… Рауль не придет купаться?
– Мой… Откуда я знаю, – насмешливо сказала Паула. – Наверное, все еще плетет заговор со своими вновь испеченными друзьями, отчего вся каюта провоняет табаком. Вас, кажется, там не было.
Фелипе посмотрел на нее искоса. Нет, он там не был, после обеда он любит поваляться в постели с книжкой. А, и что же он читал? Ну, теперь он читает помер «Селексьона». Превосходное чтение для юноши. Да, неплохое, в сокращенном виде там печатают самые знаменитые произведения.
– В сокращенном виде, – проговорила Паула, смотря на волны. – Конечно, так намного удобней.
Конечно, – ответил Фелипе, все более уверяясь, что говорят не то. – При современной жизни совсем пет времени читать длинные романы.
– Но вас не очень-то интересуют книги, – сказала Паула, оставляя шутливый тон и смотря на него с симпатией. Было что-тo трогательное в Фелипе: он был слишком юн, и все остальное тоже слишком – красив, глуп, несуразен. Когда он молчал, в нем ощущалась некая гармония: выражение лица соответствовало возрасту, руки с обкусанными ногтями висели по бокам с восхитительным безразличием. Но когда он заговаривал, когда начинал привирать (а говорить в шестнадцать лет – это значит привирать), все его очарование рушилось, оставалась лишь глупая претензия на значительность, тоже трогательная, но и раздражающая, – некое мутное зеркало, в котором Паула вновь видела свои школьные годы, первые шаги к свободе, ничтожный финал того, что обещало быть прекрасным. Ей стало жалко Фелипе, захотелось погладить его по голове и сказать что-нибудь такое, что придало бы ему уверенности. Он объяснял ей, что читать он действительно любит, а вот учиться… Как? А разве мало приходится читать во время учебы? Конечно, немало, но ведь это учебники да конспекты. Разве их можно сравнить с романами Сомерсета Моэма или Эрико Вериссимо. Само собой, он не похож па некоторых своих товарищей, которые только и корпят над книжками. В первую очередь надо жить. Жить? Как жить? Ну, в общем, жить, ходить всюду, видеть разные вещи, путешествовать, как, например, сейчас, узнавать людей… Учитель Перальта вечно твердит им, что самое важное – это опыт.
– Ах, опыт, – сказала Паула. – Конечно, это великое дело. А ваш учитель Лопес тоже говорит вам об опыте?
– Нет, что вы. Но если бы он захотел… Он свой в доску, но не из тех, что кичатся этим. С Лопесом мы здорово развлекаемся. Он строгий, это точно, но, когда доволен ребятами, может пол-урока болтать с ними о воскресных матчах.
– Да что вы, – сказала Паула.
– Ясно, Лопес свой парень. Его на кривой не объедешь, как Перальту.
– Кто бы мог подумать, – сказала Паула.
– Чистая правда. А вы думали он как Черный Кот?
– Черный Кот?
– Ну да, Стоячий Воротничок.
А-а, другой ваш учитель.
– Да, Сумелли.
– Нет, я итого не думала, – сказала Паула.
– Да, конечно, – сказал Фелипе. – Кто станет сравнивать. Лопес свой парень, все ребята так считают. Даже я иногда учу его уроки, честное слово. Я с удовольствием стал бы его другом, но, конечно…
– Здесь у вас будет такая возможность, – сказала Паула. – Есть несколько человек, с которыми стоит завести знакомство. Медрано, например.
– Точно, но он отличается от Лопеса. А также от вашего… Рауля. – Фелипе опустил голову, и капелька воды скатилась по его носу. – Все они очень симпатичные, – сказал он смущенно, – хотя, правда, намного старше меня. Даже Рауль, а ведь он очень молодой.
– Нет, не такой уж он молодой, – сказала Паула. – Порой он становится отвратительно старым, ибо слишком много познал и страшно устает от того, что ваш учитель Перальта называет опытом. Иногда, напротив, он выглядит слишком молодым и делает самые несусветные глупости. – Она заметила смятение в глазах Фелипе и замолчала. «Кажется, я становлюсь на путь сводничества, – подумала она весело. – Пускай сами спеваются. Бедняжка Нелли походит па актрису из немого кино, а па ее женихе купальный халат висит, как па вешалке… И почему эти двое не бреют волосы под мышками?»
Словно это было самым естественным делом на свете, Медрано наклонился над коробкой, выбрал револьвер и положил его в задний карман брюк, предварительно проверив, заряжен ли он и исправно ли работает– барабан. Лопес собирался поступить точно так же, однако, вспомнив о Лусио, остановился. Лусио протянул руку и тут же отдернул, покачав головой.
– Чем дальше, тем я все меньше понимаю, – сказал он, – для чего это нам?
– Ну и ire берите, – сказал Лопес, отбросив всякую вежливость. Он взял второй револьвер и протянул его Раулю, который смотрел па него с задорной улыбкой.
– Я скроен по-старинке, – сказал Лопес. – Мне никогда не нравились автоматы, в них что-то злодейское. Возможно, ковбойские фильмы и привили мне любовь к револьверу. Я, че, воспитывался еще до гангстерских картин. Помните Уильяма Харта?… Как странно, сегодня будто день воспоминаний. Сначала пираты, теперь вот ковбои. С вашего разрешения возьму эту кoробку с патронами себе.
Паула постучала два раза и вошла, вежливо намекнув, чтобы они освободили каюту, так как ей надо надеть купальный костюм.
Она с любопытством посмотрела па жестяную коробку, которую только что закрыл Рауль, по ничего не сказала. Все вышли в коридор; Медрано с Лопесом отправились по своим каютам прятать оружие; оба чувствовали себя крайне неловко с оттопыренными карманами, где, кроме оружия, лежали еще ко робки с патронами. Рауль предложил встретиться через четверть часа в баре и снова ушел к себе. Паула, напевавшая в ванной, слышала, как он открыл ящик шкафа.
