Стелла во сне постанывала, а потом положила ему руку на пояс. Андрес поддался сну, какая мягкая… Он уже шел рядом со Стеллой и не заметил, как его рука, отозвавшись на ее руку, легла ей на бедро.
С третьей попытки ключ застрял вообще. Хуан потихоньку выматерился. Хосе, сторож из углового дома, издали наблюдал за ними с удовольствием.
– Хосе! – крикнула Клара, потрясая пакетом. – Никакой опасности, что нас обворуют! И сами войти не можем!
Лицо Хосе, похожего на заспанного китайца, расплылось в смехе.
– Подумать только, – сказала Клара, – а мы такую замечательную капусту купили.
– Поосторожней с кочаном, – в ярости пробормотал Хуан. – Раскрошишь мне его в двух шагах от вазы.
– А ты собираешься ставить его в вазу?
– Разумеется, если мы, конечно, войдем в дом.
– Хосе, Хуан говорит, что, может быть, войдем в дом.
– Уже хорошо, сеньора, – сказал Хосе, испытывая невероятное удовольствие.
– Это не замок, – бормотал Хуан. – Язычок заклинило, как если бы дверь осела.
Но дверь неожиданно поддалась, и из подъезда пахнуло мыльными ночными испарениями. Хуан открыл дверь, навалившись всем телом, и они увидели, отчего она осела. Плитчатый пол немного просел с краю, и дверь вместе с ним. Клара удивленно вздохнула. Они махнули Хосе рукой на прощанье и пошли к лифту навстречу тугой волне прохлады. Не потребовалось много времени, чтобы понять: лифт застрял между этажами.
– Как бы в нем покойника не оказалось, – сказала Клара. – Обычное дело – покойник каким-то образом всегда останавливает лифт между этажами.
– Держи кочан, – сказал Хуан, еще в дверях взявший у Клары пакет. – Пойду посмотрю.
– Всего восемь этажей, – подбодрила его Клара, – а он, может, между пятым и шестым.
– Наверняка, – сказал Хуан, шагая через две ступеньки. – Чертова лестница.
Потом они заснули, но Клара и во сне продолжала ждать, когда спустится лифт с Хуаном. Дом огромный, и коридор (после улицы, где на другой стороне стоял Хосе, такой бдительный и такой бесполезный) казался еще более длинным и темным. Лифтная шахта терялась в темноте —
нет, конечно, сейчас не белый день, не белый день там, где Хуан, без сомнения, уже возился с лифтом —
(почему, стоит сказать «без сомнения», как тотчас возникает самое что ни на есть серьезное сомнение? Конец главы: «И он нежно распрощался с супругой, которая, без сомнения, будет пребывать в полном здравии до его возвращения». Хороший читатель сразу понимает: «Ба, сейчас начнется»).
А ХУАН ЗАДЕРЖИВАЛСЯ —
и капуста, этот тяжеловесный плод, этот белесый предмет, обернутый в свои зеленые одеяния, становился все тяжелее и тяжелее. Это от усталости, все на свете относительно, – а может, потому, что, вопреки ожиданиям, задерживался лифт и все не шел, все не шел —
как темно в этой зарешеченной клетке фирмы «Отис» —
ЗА НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ НА ЛЕСТНИЦЕ
ВЛАДЕЛЕЦ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
НЕ НЕСЕТ
а Хуан между пятым и шестым
Sister Helen
Between Hell and Heaven[49],
но вот свет-огонек —
– свет указал пастухам путь —
спускается огонек, спускается —
фонарик на столбе, нет,
это лифт, ну, наконец-то лифт, наконец-то Хуан —
лифт в облаке света скользит вниз, наконец-то
вниз,
и Абель хохочет,
– только не смотреть на пол, только не смотреть на ноги Абеля, потому что —
там, на полу —
Хуан проснулся от крика. Клара вся дрожала и закрывала лицо руками. Он потормошил ее, Клара, всхлипнув во сне, расслабилась, затихла, и он решил, что лучше оставить ее в покое. Он стал гладить ее по волосам, и рука застыла на полдороге, сон сморил его. И почти сразу же стало сниться: дым пробивался из- за двери, и то было естественно – от провала в полу дверь осела, и у дверных петель образовалась довольно широкая щель. Дым сочился и в оконный проем. Проем-водоем – Ранкагуа-Писагуа – и девушка вдвоем —
