– Это дневной концерт.
– А-а. Ну что ж, наверное, уже пора обедать, папа. Я скажу Ирме?
Но Ирма уже сама вошла с салатом, и все четверо живо уселись за стол и развернули салфетки. У Бебе все пальцы были в никотине, он недовольно понюхал их и пошел в ванную комнату. Хуан воспользовался случаем, пробормотал извинение и вышел вслед за ним. Бебе не спеша умывался и отфыркивался. Он не просто вымыл руки с мылом, но тер лицо и отдувался.
– Че, откуда взялся этот концерт?
– Я ничего не знаю, – сказал Бебе. – Лично я признаю только Пичуко или Брунелли да еще хорошую милонгу. И никакой классики, старик, никакой классики. Меня только один раз водили в театр «Колон» на оперу: какая-то пещера и все такое прочее. Так что оставьте меня в покое.
– Но что за концерт?
– А я откуда знаю? – сказал Бебе. – Идете-то вы.
Хуан вернулся в столовую. «Просто поразительно, придумать такое – засунуть нас в концерт именно сегодня, – думал он, поедая с огромным аппетитом салат под майонезом. – Конечно, я вчера согласился, но лучше бы поспать сегодня подольше, отдохнуть перед вечером». У Клары под глазами были круги, у рта залегла усталая складка, и говорила она тихим голосом. «Только бы не перепугалась, – думал Хуан, – как в тот раз, на первом курсе —
– ну-ка, нет, это было на третьем, философия была на третьем курсе. Ее спросили, кто такой Гегель, и она ответила: друг Коперника». Он подавился вином, и вошедший в комнату Бебе стал хлопать его по спине. Хлопал по-настоящему, очень довольный.
– Он смеется сам с собой, будто сумасшедший, – сказала Клара, ласково проведя ладонью по его щеке и вытирая сбежавшую слезу.
– Позаимствую мысль у Честертона, – пробормотал Хуан, прокашливаясь, – но скажу тебе, что ни один сумасшедший не смеется сам с собой. Если мы имеем в виду то, что называется смехом; ты меня понимаешь. Только самым высокоорганизованным существам дано право абстрагироваться от собеседника и смеяться самому с собой; этот смех божественный, ибо он возникает сам собой и доставляет удовольствие себе. Своеобразная мастурбация гортани.
– Вчера вечером было нечто подобное, – пожаловалась Клара капризным тоном. – Назвал меня собачьей блохой, а потом сам пять минут надрывался от смеха. Бебе, как себя чувствует сеньора из восьмой квартиры?
– Я полагаю, лучше. Папа посылал вчера спросить.
– Умирает, – сказал сеньор Фунес. – Это от возраста. Она очень тебя любит, всегда про тебя спрашивает. Вообще меня все соседи всегда спрашивают о тебе.
По скатерти скользнула тень голубя. Ирма принесла жареное мясо и подала Кларе телефонный аппарат.
– Титина? Откуда ты узнала, что я у папы? А, ну конечно!
– Титина – это сарделька необъятных размеров, – сообщил Бебе Хуану. – Школьная подруга. Это – нечто. Занимается греблей и обожает наркотики.
– Так вот оно что, – сказал Хуан. – Вот для чего я пасу твою сестрицу – чтобы подцепить Титину. Верно, Клара?
– Враки, – сказала Клара, прикрывая трубку рукой. – Ну конечно, Титина, когда хочешь. Я в восторге. А, это… Да, вчера было очень странно.
– Видишь, и она о том же, – сказал сеньор Фунес. – Представляю, сейчас половина Буэнос-Айреса звонит другой половине и пугает этой чушью. Говорят даже, будто в порту пароход затонул.
– Очень может быть, – сказал Бебе. – Во всех фильмах, где туман, всегда ревет пароход. Клара, чмокни ее от моего имени.
Но Клара уже повесила трубку и принялась за мясо.
– Включи потихоньку радио, Бебе, – сказал сеньор Фунес. – Послушаем, что там сообщают. По-моему, солнце уходит.
– На самом деле того, что называется солнцем, и не было, – заявил Хуан, насмешливо поглядывая, как Бебе возится с радиоприемником. – Очень странно: при таком облачном небе – такой яркий свет. Заметили: по скатерти скользнула тень – пролетел голубь? Малую секунду, не больше.
– Да, тень была, значит, и солнце было, – сказал сеньор Фунес. – Найди национальное радио, Бебе.
«Боится, – подумал Хуан. – Здорово боится мой сеньор тесть». И сразу понял все про концерт: ему необходимо что-то делать, чтобы уйти от обложившего его со всех сторон —
– со всех сторон —
– Оставь это танго, – сказал сеньор Фунес. – А ты не хочешь, деточка, сыра и сладкого?
– Хочу, папа, – сказала Клара сонно. – Девушки – не куклы для любви. А для чего же они в таком случае?
– Для кукольной любви, – сказал Хуан. – Прелестно, кто первым угадал величие Делакруа?
– Третий билет, – сказала Клара. – Никто этого не знает, возможно, даже сам Делакруа. Следующий билет – Бодлер.
– Очень хорошо. А как называется знаменитая книга Тристана Корбьера?
