черным человеком.
Затем, увидев, с какой жадностью Луи рассматривает картинки на обрывках газет, хозяин разродился крамольной мыслью обучить мулата грамоте. Да, это было незаконно, но кто в наше время будет соблюдать закон? Тем более что те же сенаторы, что вводят эти ограничения для черных, сами предпочитают держать в доме исключительно грамотную прислугу.
Азы грамоты Луи схватил в несколько дней, но толком ему выучиться так и не дали. Хозяин попал в очередной финансовый переплет и продал восьмилетнего мулата на первом же аукционе вместе с остальными своими рабами. И вот с этого дня для Луи началась совершенно другая жизнь.
Леонарду де Виллю не нужен был ни шут, ни лакей; скупой и уже тогда немолодой фермер нуждался только в ниггере для работы. А потому все, что было в Луи «белого», начиная от мимики и жестов, выколачивалось жестоко и последовательно. Но коса нашла на камень, Луи уперся. Он отказывался ходить расслабленной походкой черного раба. Он отказывался жрать кашу руками и коверкать язык, делая вид, что не может выговорить якобы неуловимые для черного звуки. Но главное — он не опускал глаз.
Фермер взъярился, хорошенько выпорол мальчишку и подвесил его на цепях, для начала на день. Луи не сломался. Фермер добавил ему еще. И еще. А когда мулата сняли, он сбежал, как только пришел в себя.
За три последующих года он будет сбегать еще восемь раз. Поначалу его поймают через несколько часов, затем только на третий день, и в конце концов он доведет искусство побега почти до совершенства. Так что в последний свой побег Луи сразу начал с главного — ограбил белого одногодку, сняв с него все, вплоть до подштанников, и прокрался на идущий вверх по течению пароход. Но его все равно поймали и вернули, миль через триста.
И вот тогда Луи впервые ударил хозяина — кулаком в живот. Его снова подвесили на цепях, но объяснили, что это был последний раз, и если он за ночь не одумается, назавтра ему просто отрежут уши, и не от жестокости, а в строгом соответствии с законом.
А той же ночью к нему пришел Аристотель. Огромный, черный, весь покрытый шрамами раб отомкнул своим ключом замок, взвалил мальчишку на плечо и отнес к берегу Миссисипи.
— Отсюда бежать некуда, — тихо сказал он. — Белый всегда поддержит белого, а здесь от моря до моря — их земля.
Луи не знал, что такое море.
— Поэтому ты не там ищешь свободу, — улыбнулся негр.
— А где мне ее найти? — серьезно спросил его Луи.
— Не где, а когда, — поправил его негр. — Оставь день для белых. Будь хорошим рабом, а когда придет ночь, бери у белых все, что хочешь. И тогда ты, может быть, вырастешь и станешь таким же, как я.
Этой же ночью, часа через два, Аристотель специально для Луи поймал патрульного-добровольца. Тот вырывался, пытался дотянуться до оружия или хотя бы крикнуть, но все было бесполезно. Аристотель зажал патрульному рот огромной, почти деревянной от мозолей ладонью, стащил его в придорожный овраг, поставил на колени и сунул в руки Луи нож.
— Хочешь начать?
Луи хотел.
Наутро фермер снял измученного мальчишку с цепей, с изумлением выслушал его покаянную речь, и с тех пор у Леонарда де Вилля не было оснований жаловаться на своего раба. Целыми днями одиннадцатилетний Луи Фернье ходил, как черный, говорил, как черный, и даже жрал, как черный. А потом приходила черная ночь, и он выходил на дорогу и становился белым — для всех, кроме поджидающего в кустах неподалеку Аристотеля.
Они убили многих, очень многих, но каждый раз наблюдательный Аристотель так толково инсценировал обстоятельства убийства, что ни у одного из белых и мысли не возникло, что это дело рук обычного раба. Грешили на ирландцев, много говорили о приехавшей с севера банде, порой даже вспоминали индейцев… но на рабов не подумал ни один.
Тогда Луи и узнал, кто такой Мбоа.
Лейтенанта Фергюсона пригласили на осмотр тела Леонарда де Вилля сразу же, как только стала ясна связь между этим и предыдущими ритуальными убийствами. Понятно, он немедленно выехал на место, но, когда вылез из экипажа, даже присвистнул от удивления: так не походило это убийство ни на одно из предыдущих.
То, что фермеру отомстили по глубочайшим личным мотивам, становилось ясно с первого взгляда. Выпотрошенное, зверски изрезанное тело было заковано в цепи и подвешено на огромном дубе у дороги — как раз там, где обычно подвешивали рабов. Здесь вообще не было никакой идеи — только надругательство.
Фергюсон обошел тело со всех сторон, подобрал лежащий на прошлогодней листве окурок дорогой кубинской сигары, отметил про себя, что многочисленные следы от зауженных книзу высоких каблуков оставлены хорошей, совсем еще новой обувью, и повернулся к окружившим тело со всех сторон полицейским:
— Снимайте…
Дождался, когда труп уложат на землю, и внимательно осмотрел. И черная смолистая жидкость в ноздрях, и «фаршировка» брюшины, произведенная снизу, через промежность, были налицо.
— Тот же почерк, лейтенант, — подошел сбоку местный шериф.
Фергюсон задумчиво кивнул и почесал темя. Какое отношение могла иметь беглая рабыня Джудит Вашингтон к этому пожилому небогатому фермеру, он просто не представлял. Да и женских следов он здесь не видел — только мужские.
— В доме обыск делали? — повернулся он к шерифу.
— Вас ждали, лейтенант, — отозвался тот.
— Тогда поехали.
Стараясь не испачкаться в заляпавшей все, даже потолок, крови, Фергюсон перевернул весь дом, но, лишь когда добрался до бумаг покойного фермера, что-то начало прорисовываться. Уже в бухгалтерской книге он сразу обнаружил отметки о продаже шестидесятилетнего «боя» Аристотеля Дюбуа и бегстве мулата Луи Фернье двадцати двух лет и аж присвистнул. Слишком уж хорошо лейтенант запомнил свой последний разговор с покойным Айкеном.
Примерно с год назад Айкен дважды посещал этого фермера, и оба раза в связи со смертью некогда принадлежавших ему рабов. И первым был проданный Лоуренсам ниггер со странным именем Аристотель, убитый лично Джонатаном Лоуренсом в порядке самообороны, а вторым… да, точно, вторым был беглый мулат Луи Фернье, убитый лично Айкеном, и — господи! — тоже в порядке самообороны!
Фергюсон растерянно хмыкнул и почувствовал, что даже взмок, настолько презанятная вырисовывалась картина. Все ниточки снова упорно вели в поместье Лоуренсов.
Джудит бежала оттуда. Аристотель Дюбуа был куплен именно их управляющим. И даже бежавший от покойного фермера почти белый мулат Луи Фернье тоже зачем-то побежал не на Север, в Бостон, а на запад — и снова в поместье Лоуренсов!
— Чертовщина какая-то! — вытер лоб рукавом Фергюсон и снова погрузился в чтение толстенной, обтрепанной по краям бухгалтерской книги. Пролистал ее к самому началу и замер.
На самой первой странице стояла сделанная еще отцом фермера Пьером де Виллем запись о покупке на черном аукционе двух десятилетних ниггеров — Аристотеля Дюбуа и Платона Абрахама Блэкхилла.
— Черт! — охнул лейтенант. — Так вот ты где!
Все стремительно встало на свои места. И ключевой фигурой во всем этом лишь на первый взгляд беспорядочном сочетании фактов был Платон — старый дворецкий юного Джонатана Лоуренса. Только он мог иметь отношение ко всем фигурантам этого дела: и к Фернье, и к Леонарду де Виллю, и к выросшей на его глазах Джудит Вашингтон, и уж тем более к Джонатану. На нем смыкалось все!
Эта весна обрушилась на Джонатана массой забот. Во-первых, дядюшка Теренс счел свой долг почти
