— Мы не знаем, — развел руками секретарь, — похоже, что корабль, на котором была отправлена почта Ордена, попал в руки голландцев.
Гаспар недовольно крякнул. Такое иногда случалось, и почта Папы приходила в Европу раньше почты Ордена. Оставалось надеяться, что, когда опального Хирона привезут в Европу, что-нибудь да прояснится. Секретарь сдержанно его поблагодарил, задал еще пару вопросов, а тем же вечером Гаспар заехал на своих носильщиках к отцу Клоду.
— Попрощаться? — не отрываясь от бумаг, спросил историк.
— Ненадолго. Съезжу в Сарагосу. Я слышал, один из братьев интересный трюк с архивами провернул. Посмотрю, что это такое.
Отец Клод равнодушно пожал плечами, а Гаспар бережно хлопнул носильщиков по тонзурам и покинул кабинет. Он хорошо помнил определение ревизора «неквалифицированная операция». Но он видел, что с голландцами все удалось, а значит, и у него есть шанс.
Старенький ревизор приходил к Бруно в каюту довольно часто. Судя по всему, кто-то из братьев Ордена дрогнул и рассказал ему, кто единственный мастер созданной в редукциях великолепной машины. Однако ревизор его не торопил, и сначала они обсудили книгу Кампанеллы. Затем обменялись впечатлениями о комунерос, и оба сошлись на том, что община — самый, пожалуй, примитивный механизм из возможных. И лишь тогда принялись говорить об архивах: старый ревизор уважал документы как мало кто еще.
— Пользуясь вашей терминологией, архив и сам по себе — механизм, — настаивал ревизор.
— Бумага — всего лишь отображение реальных событий, — не соглашался Бруно, и ревизор тут же начинал горячиться.
— Просто вы не работали ревизором! Уверяю вас, единственный донос меняет судьбы сотен людей!
Бруно лишь усмехался. За доносом всегда стоял человек-шестерня. В первую очередь именно он, и лишь потом — его донос, вращал машину правосудия. А уже в порту Коронья Бруно озарило. Он понял, что именно — совершенно не задумываясь — проделал с парагвайскими архивами.
Бумагу можно было сравнить со стрелкой и циферблатом, отражающими то, что происходит внутри закрытых кожухом курантов. По сути, что циферблат, что бумага были «кукольным театром». Да, они отражали движение невидимых публике шестерен, однако сами цифры могли быть какими угодно — арабскими, латинскими, — лишь бы люди им верили.
Именно поэтому на бумаге можно было «передвинуть стрелку» точно так же, как на реальных курантах, — куда угодно! И публика, подчиняясь подмене, раньше встала бы на работу или, скажем, опоздала бы в здание суда.
Это означало, что Бруно уже не следовало беспокоиться о реальном устройстве Вселенских курантов, чтобы исправить их. Достаточно внести исправление на бумагу, и люди, подчиняясь ему, начнут вести себя именно так, как нужно Часовщику.
К Томазо подошли, когда он вместе с ревизором вышел от сарагосского секретаря.
— Сеньор Томазо Хирон? — поинтересовались двое крепких и похожих, как братья-близнецы, альгуасилов.
Томазо привычно оценил возможности для боя и кивнул.
— А в чем дело?
— У нас требование о вашем аресте, — протянул ему бумагу старший, — Извольте убедиться, сеньор Хирон.
Томазо повернулся к ревизору.
— Ваша работа?
Тот отрицательно мотнул головой.
— Я отправлял донесение в Ватикан, но не думаю, чтобы оно… как-то…
Томазо кивнул и углубился в чтение. Это был стандартное, заполненное по шаблону требование Инквизиции об аресте еретика.
— Сдайте шпагу, сеньор Хирон.
Томазо машинально потянулся к поясу, и в этот миг на той стороне улицы захрапели кони, и только что мчавшаяся мимо карета остановилась.
— Томазо! Братишка!
Томазо обернулся и, не веря своим глазам, рассмеялся. Это был Гаспар.
— А ну, пошевелись! — уже хлопал своих носильщиков по тонзурам однокашник, а через несколько мгновений они обнялись.
— Арест? — глянул в сторону напряженно замерших альгуасилов Гаспар.
Томазо протянул Гаспару требование Инквизиции.
— Стандартная форма.
Гаспар глянул на требование и досадливо крякнул.
— Наших сейчас везде берут. И во Франции, и в Италии… везде, — он покосился на альгуасилов. — Тебе как… помочь… этих бугаев… девства лишить?
Альгуасилы, как по команде, потянулись к шпагам, а Томазо призадумался. Его брали под арест десятки раз — и в Азии, и в Африке, и даже в Европе, и каждый раз он выходил — раньше или позже.
— Не надо, — отмахнулся Томазо, — думаю, через недельку отпустят.
— Ой, не знаю, — сокрушенно цокнул языком Гаспар. — Если б меня на Ватиканские архивы не перебросили, наверное, и я бы уже в камере сидел.
Томазо восхитился:
— Так ты уже в Ватикане?!
— А как бы я тебя нашел? — вопросом на вопрос ответил Гаспар и кивнул в сторону ревизора: — Вот, прочитал его донос и выехал. Хорошо еще, что успел.
Томазо тоже глянул в сторону ревизора и только тогда вспомнил:
— Я ж тебе обещанное привез!
Он повернулся к замершим в стороне каретам.
— Бруно! Сюда иди!
Дверка распахнулась, и из нее, гремя цепями, выбрался часовщик.
— Ну, наконец-то… — усмехнулся Гаспар. — Долго же ты мне его отдавал…
В его голосе слышались обида и злость, но вот смотрел он на спутника Томазо странно — с надеждой.
— Не поверишь, я за ним по всему Южному материку гонялся! — рассмеялся Томазо. — И все — ради тебя!
Уже изнемогшие от ожидания альгуасилы демонстративно громыхнули оружием.
— Сеньор Хирон…
— Успеете! — рявкнул на них восседающий на руках двух здоровенных монахов Гаспар. — Не видите, два сеньора беседуют?! Или вас хорошим манерам научить?!
Альгуасилы обиженно зашмыгали носами, но перечить высокомерному инвалиду не рискнули.
— Ну ладно, я пошел, — рассмеялся Томазо. — А то, я чувствую, сейчас напрасная кровь прольется…
Они обнялись еще раз, и Гаспар, сделав приказной жест гремящему цепями Бруно, хлопнул носильщиков по тонзурам:
— Вперед, ретивые!
И лишь когда «ретивые» почти домчали его до кареты, Гаспар обернулся.
— Не строй иллюзий, Томазо. Просто помни: я тебя вытащу.
Бруно сел, куда показали, а через мгновение напротив него усадили Гаспара.
— Долго я этого мгновения ждал…
Бруно напрягся, а монах, словно специально нагнетая страху, начал задирать подол рясы.
