Путь к перевалу

За окном давно вечер, а Саши нет. Люся встала из-за стола и прислушалась. Кажется, внизу хлопнула дверь. Теперь шаги на лестнице… Нет, все стихло. Сколько же еще ждать? И вдруг — звонок!

Она метнулась к двери:

— Саша, ты? Раздевайся, проходи!

— Нет, я на минутку…

— Пройди хоть в комнату, — она заглянула ему в глаза. — Ну, как?

— Плохо. Сначала вообще не хотели с нами разговаривать. Ладно, корреспондент помог. Дошли до самого управляющего, объяснили, что и как. Узнали, кто дежурил в понедельник. — Саша вынул из кармана записную книжку. — Вот, Крылов Степан Егорович. Но тут новое осложнение — ушел он в отпуск. Разыскали его адрес, поехали. Это в слободке, за мостом. А он вчера в деревню к родным укатил…

— Как же теперь?..

— Не знаю. Мы уж все передумали. Побывали с корреспондентом в редакции газеты. Потом опять поехали в Горэнерго, упросили показать журнал дежурного. Там ничего…

— Что же будет?

— Все говорят, снимут Юрия Дмитриевича с работы, раз такой случай на кафедре.

Люся закрыла лицо руками, отвернулась к окну.

— Что с тобой? Ты плачешь? Люся… Плохо ты знаешь Юрия Дмитриевича. Его так просто с ног не сбить.  Да и мы не будем сидеть сложа руки.

— Но что толку! — проговорила она сквозь слезы.

— Как что толку! Борьба, которую ведет Юрий Дмитриевич, не на день и не на год.

— Да что говорить теперь об этом, зачем вообще жить, если его не будет на факультете!

— Что ты сказала?..

Тут только она поняла, что у нее вырвалось то, что нельзя было говорить ни в коем случае. Особенно Саше.

— Я сделаю все возможное… — с усилием проговорил он. — Нет, я сделаю даже невозможное, но разыщу этого диспетчера и докажу, что Юрий Дмитриевич ни в чем не виноват.

— Саша! — она бросилась К нему, но он молча отстранил ее руки.

Глухо стукнула дверь. Ушел…

И тут она увидела на полу небольшой, сложенный в несколько раз листок бумаги. Он выпал, должно быть, из записной книжки Саши.

Люся развернула листок. Стихи… И две большие буквы вверху: Л * А *. Но это же ее инициалы. Значит, и стихи написаны ей!

Бывает так: исчезнет солнце,
И сразу все во власти тьмы.
Ни освещенного оконца,
Ни звёзд на небе, ни луны.

Лишь мрак и холод. Все застыло.
Замолкли звуки. Опят леса.
И уж не верится, что было
Когда-то солнце, в небесах.

Не верится… Но ночь проходит,
Восток румянится, и вдруг —
Лавина света: солнце всходит,
Рассыпав золото вокруг!

Люся ниже склонилась над плотно исписанным, потертым на сгибах листком:

И так бывает: жизнь ударит
С плеча, наотмашь, не щадя,
Рукой безжалостной придавит,
Да так, что и вздохнуть нельзя…

Да, так бывает. Так было у него, наверное, когда чуть не исключили из университета и он решил уехать.

И вдруг, когда уже, казалось,
Гремит последняя гроза,
Увидишь сквозь окно вокзала
Твое лицо, твои глаза…

И снова хочется работать
До чертиков! Назло судьбе!
Бороться, лезть в любую пропасть,
Мечтать и думать о тебе.

Вдыхать смолистый запах дыма
В тайге у жаркого костра
И называть тебя любимой…

Больше она ничего не могла разобрать.

— Сашка, милый…

И вспомнился первый день в университете. Огромная заполненная до отказа аудитория, чужие, незнакомые еще лица, — и неожиданно приветливый голос:

— Вам сесть негде? Садитесь на мое место.

Потом — деревня. Ночь. Шаткий дощатый мостик. И его слова:

— Мне всегда казалось, что когда-нибудь я встречу…

И другая ночь — у подъезда ее дома. Пора расставаться, но так не хочется высвобождать руки из его широких теплых ладоней…

Взгляд Люси снова упал на потертый, убористо исписанный листок.

И называть тебя любимой… А она не остановила его, не крикнула, чтобы вернулся…

***

В университет он зашел просто так, чтобы только не оставаться одному. Свернул к кабинету Воронова, надеясь застать там Вадима или кого-нибудь из лаборантов. Тогда можно хоть поработать. Но кабинет был закрыт, пусто и в препараторской. Он вернулся в коридор и у деканата увидел группу ребят. Они что-то оживленно обсуждали. Он прошел мимо.

— Саша! Вот хорошо, что ты здесь, — догнала его Наташа. — Я хотела с тобой посоветоваться… Да