Воронов усмехнулся:
— Веселенькая история! Хотите послушать?
— Конечно…
И Воронов рассказал, как однажды вызвал его к себе Чепков и без всяких предисловий, будто речь шла о самом обычном деле, предложил:
— Пишите заявление о том, что хотите ехать в деревню председателем колхоза.
— Как председателем колхоза? — не понял Воронов.
— Так. Разве не знаете, что селу нужны опытные руководящие кадры?
— Знаю, но…
— Так вот, — не дал ему закончить Чепков, — есть мнение, что вы оправдаете наше доверие и успешно справитесь с этим поручением.
— Я?! Но, позвольте, это что, мнение партийного руководства факультета или лично Ивана Яковлевича Чепкова?
— Что значит — лично Ивана Яковлевича Чепкова! — вскипел тот, — Чепков — секретарь партбюро. И для вас, как рядового коммуниста, мнение Чепкова — это мнение партийного руководства факультета. Садитесь и пишите!
— Но, может быть, «партийному руководству» будет угодно выслушать рядового коммуниста Воронова? Я понятия не имею о сельскохозяйственном производстве. Да и дело, которым занят…
— Нам лучше известно, где вы нужнее. Пишите заявление, там разберемся.
— Ничего я писать не буду! — сказал Воронов.
— Ка-ак? — повысил голос Чепков. — Отказываетесь подчиниться партийной дисциплине?
Воронов встал и направился к двери:
— Если партия, но не Чепков, какое бы он кресло ни занимал, прикажет ехать в деревню, я поеду хоть сегодня. Только никаких заявлений писать не стану, ибо не хочу вводить партию в заблуждение относительно того, где я мог бы принести больше пользы.
— Не разводите демагогию! Если бы вам предложили идти сейчас на фронт, вы так же начали бы рассуждать о пользе?
Не ответив ни слова, Воронов вышел из комнаты. На этом разговор и кончился.
— А кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре? — спросил Стенин.
— Кажется, никто. Да это было уже давно, забылось.
— Однако сейчас кое-кому понадобилось вновь поднять эту историю.
— Зачем?
— Боюсь, тут есть какая-то связь с тем, что «старики» снова собираются ставить вопрос о передаче ваших исследований на физмат.
— Как, теперь?
— Да, и насколько мне известно, на этот раз они выступят единым фронтом и будут действовать самым решительным образом.
— Но почему?
— Я скажу тебе, почему, — неожиданно перешел Стенин на «ты». — Потому что замкнулся в кругу своей кафедры. Отгородился от всех китайской стеной. А результат? Ведь мы на факультете почти не знаем о существе твоих идей. Твои труды читают больше физики. О твоих исследованиях известно больше в других вузах. А здесь, у нас, чаще всего слышат о них из третьих рук. И будь уверен, эти «третьи руки» так преподносят «твои» взгляды, что скоро весь факультет восстановят против тебя. Поэтому вот что, Юрий. Надо изложить свои соображения Ученому совету. И сказать все, открыто, — так, как ты говорил об этом мне. Будут возражения — не страшно. Важно, чтобы не было закулисных наговоров. Потом… Неплохо бы побеседовать тебе с Грековым, Ростовым, Егоровым. Поближе познакомить их со своими взглядами.
— Пожалуй, ты прав.
— Да, кстати, как тот кристалл силлиманита, что вырастили вы на прошлой неделе?
— Прекрасно! Превзошел все ожидания. Энергия генерированного луча во много раз больше, чем у рубина.
— За счет чего же?
— Квант больше, — отсюда и мощность излучения. Одним словом, можно гарантировать дальность действия луча по крайней мере до Марса.
— Вот видишь! А ведь об этом у нас тоже никто не знает. Так что подумай о том, что я сказал. Это нужно не только для тебя, это нужно всем нам, для будущего нашей науки.
13. ДРУЗЬЯ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
Все уже забыли о «крестовом» собрании. Да ничего там особенного и не было. Ну, пропесочили немного…
И все-таки обидно, что ребята, кого Саша считал лучшими друзьями, не захотели даже разобраться толком. Иван с того дня ни разу не пришел к ним в деревню. А Люся и не разговаривает с ним.
Вот и бродит он теперь вечерами один, стараясь не попадать на глаза однокурсникам. И от Наташи ни слова. А ведь, наверное, давно получила письмо — до города рукой подать. Так что же — о настоящей дружбе только в книгах пишут?
Саша перепрыгнул канаву и зажмурился от яркого света из окна. Сельсовет… Он замедлил шаг. Из двери выглянул знакомый сторож.
— А, ты, мил-человек, — узнал он Сашу — Али снова письмо писать надумал?
— Да нет…
— Заходи, побалакаем.
Саша прошел за сторожем в комнату и сел на скамью. Старик снял полушубок и, усевшись рядом, начал сворачивать козью ножку.
— Кури, — кивнул он Саше на раскрытый кисет. — Свой табачок, не купленый.
— Спасибо, не курю.
— И то дело. Пакость это, больше ничего. Через табак вот и кашель у меня. Да привык. — Он жадно затянулся и, бережно свернув кисет, сунул его в карман. — Отстать не могу… Ну, а на кого ты, к примеру сказать, учишься?
— Геологи мы, папаша. Землю будем исследовать, руды искать.
— Ага. И долго этому надо учиться?
— Пять лет.
— Эва сколько. Грамотными станете. А что ж это ваши, намедни, с крестами набедокурили?
— Я это набедокурил, папаша.
— Ты? — не поверил старик. — На тебя вроде непохоже.
— Почему так думаете?
— А потому, что я человека насквозь вижу.
— И все-таки я.
Старик покачал головой:
— По шее бы за такое дело.
— Уже получил.
— От кого?
— От своих ребят. Самые близкие друзья надавали, на кого и подумать не мог…
— Да… Ить друг не тот, кто медом мажет, а кто правду кажет.
— Вы так думаете?
— Мне, мил-человек, думать нечего. Я на своем веку ой-ой как много думал. — А тебе есть над чем задуматься…
Проговорили они долго.
А когда Саша подходил к дому хозяйки, навстречу ему поднялась с завалинки знакомая плечистая
