— То-то и оно, — сказал Фелек. — Это плохо. Король должен себя уважать, и вот именно по этому вопросу я приехал с миссией ратифицировать мой контрпроект. Мой ультиматум таков: во-первых, я уже не Фелек, а барон Феликс фон Раух. Мой парламент не детский парламент, а Прогресс-парламент, сокращенно Пропар. Дальше, раз и навсегда надо покончить с этим «Матиушем». Вашему королевскому величеству уже двенадцать лет, вы должны торжественно короноваться и называться впредь Императором Матиушем Первым. Иначе все реформы пойдут насмарку.
— У меня был другой проект, — защищался Матиуш. — Я хотел, чтобы взрослые выбрали себе короля, а я остался бы Матиушем, королем детей.
— Концепция вашего королевского величества может быть кодифицирована в своей примитивной форме, — сказал Фелек, — не смею навязывать особе короля мой мораторий: однако же, что касается моей персоны, то я официально желаю быть бароном фон Раухом, министром Пропара.
Матиуш согласился.
Дальше Фелек потребовал собственную канцелярию, два автомобиля и жалованье в два раза больше, чем жалованье старшего министра.
Матиуш согласился.
Дальше Фелек потребовал графский титул для журналиста Прогаза, то есть детской газеты, которая должна будет называться Прогресс-газета, сокращенно Прогаз.
Матиуш согласился.
Фелек привез с собой уже приготовленные заранее бумаги на подпись. Матиуш подписал.
Матиушу был очень неприятен весь этот разговор, и он согласился бы на все, лишь бы скорее его кончить. Матиушу было теперь так хорошо, он так отвык от заседаний и совещаний, и так хотелось не думать ни о том, что было, когда он так много работал, ни о том, что его ожидает, когда кончатся каникулы, — он хотел, чтобы Фелек как можно скорее уехал.
В этом ему помог доктор, который, узнав о приезде Фелека, вбежал сердитый в комнату Матиуша.
— Фелек, я же тебя просил, чтобы ты не забивал голову королю!
— Господин доктор, попрошу говорить со мной другим тоном и называть меня, как полагается.
— А как полагается тебя называть? — спросил удивленный доктор.
— Барон фон Раух.
— С каких пор?
— С момента, когда его королевское величество милостиво пожаловали мне этот титул вот этим официальным актом.
И Фелек указал на лежащую на столе бумагу, на которой еще не высохла свежая подпись Матиуша.
Долгая служба при дворе научила доктора дисциплине. Он тут же переменил тон и спокойно, но твердо сказал:
— Господин барон фон Раух, его королевское величество находится в отпуске для поправления здоровья, и я отвечаю за результат лечения. В связи с этим я требую, чтобы вы, барон фон Раух, немедленно отправились туда, где раки зимуют.
— Ты ответишь мне за это, — сказал угрожающе Фелек, взял бумаги, папку и убрался не солоно хлебавши.
Матиуш был очень благодарен доктору, тем более что Клю-Клю выдумала новую игру: ловить лошадей при помощи лассо.
Бралась длинная и крепкая веревка, к концу ее привязывался оловянный шарик. Дети становились за дверями королевской конюшни, будто они охотники. Конюх выпускал из конюшни десять пони. Дети набрасывали на них лассо, потом садились на пони верхом и уезжали.
Клю-Клю не умела ездить на лошади, потому что в ее стране ездят на верблюдах и слонах. Но она быстро этому научилась. Только не любила ездить по-дамски и не выносила седла.
— Седла хороши для стариков, которые любят удобства. А я, когда еду на лошади, хочу сидеть на лошади, а не на подушке.
Много удовольствий получили в это лето деревенские дети, так как почти во все игры они играли вместе. И Клю-Клю не только научила их новым играм, новым сказкам и песенкам, научила делать луки, строить шалаши, плести корзинки и шляпы, искать и сушить грибы. Клю-Клю, которая два месяца тому назад еще не умела говорить, стала учительницей пастухов — она учила их читать.
О каждой новой букве Клю-Клю говорила, что она похожа на какое-нибудь насекомое.
— Как же это? Знаете всех мушек, червяков, насекомых, травы, знаете их сотни, а каких-то несчастных тридцать букв не можете запомнить! Можете, только вам кажется, что это что-то трудное. Это так же, как когда первый раз плаваешь, или садишься на лошадь, или встаешь на лед. Нужно только сказать себе: это легко. И будет легко.
И пастухи говорили: читать легко. И начинали читать. А их матери даже в ладоши хлопали от удивления.
— Ну и молодец эта черная девчонка! Учитель целый год надрывал горло, бил ребят веревкой, таскал за уши и за чубы, и — ничего, молчали, как капустные кочерыжки! А она только сказала, что буквы — это мухи, и научила.
— А как она корову доила, любо-дорого посмотреть.
— А у меня теленок заболел. Такая маленькая, а только посмотрела и говорит: «Этот телок сдохнет через три дня». Я и без нее знала; потому что разве он первый у меня сдох? А она: «Если у вас растет, говорит, такая трава, то я могу теленка спасти». Я пошла с ней, потому что мне интересно было. Ищет, ищет, то понюхает, то погрызет. Нет, говорит, нужно будет вот эту попробовать, потому что у нее горечь похожа на ту. Насобирала, подсыпала горячей золы, все это смешала, да так ловко, как аптекарь, — потом всыпала в молоко и дает. А теленок будто понимает, пьет, хотя горько, невкусно. Мычит, а пьет и облизывается. И что вы скажете? Выздоровел, Ну, разве не диво?
Когда кончилось лето, и женщины, и мужчины, и дети с сожалением провожали Матиуша — потому, что он король, капитанских детей — потому, что вежливые, доктора — потому, что он лечит и многим из них помог, но больше всего жалели, что уезжает Клю-Клю.
— Умный, веселый и славный ребенок, жаль, что такая черная.
— Хотя, когда привыкнешь, кажется недурненькой, — добавляли они.
40
С тяжелым сердцем возвращался Матиуш в столицу. И встреча не была приятной. Уже на вокзале заметил Матиуш, что в столице что-то не ладно. Вокзал был окружен войсками. Меньше было флагов и цветов. У старшего министра был озабоченный вид. Явился и префект полиции, который раньше никогда не приезжал встречать Матиуша.
Сели в машины и поехали, но другими улицами.
— Почему мы не едем по красивым улицам?
— Потому что там шествие рабочих.
— Рабочих? — удивился Матиуш и вспомнил веселое шествие детей, выезжающих на лето в дома, которые он им выстроил. — А куда они уезжают?
— Они не уезжают, они только недавно вернулись. Это те, которые строили дома для детей. Они уже построили эти дома, и теперь у них нет работы. Вот они и бунтуют.
И вдруг Матиуш увидел это шествие. Рабочие шли с красными знаменами и пели.
— Почему у них красные знамена? Ведь национальные знамена не красные.
— У рабочих во всех государствах одинаковые красные знамена. Они говорят, что красное знамя — это знамя рабочих всего мира.
Матиуш задумался.
«А может быть, сделать так, чтобы у детей всего мира — у белых, черных и желтых — тоже было
