– Очень приятно видеть вас, Масият Магомедовна. Вы прекрасно выглядите.
– Ну что вы, – игриво отреагировала она, – просто в обществе таких элегантных мужчин приходится держать себя соответственно. – Я слышала, что вы заболели гангреной ноги, -на сей раз неожиданно выдала она. Это, конечно же, не могло не развеселить всех, а особенно Андрея Викторовича. Все переглянулись, сдерживая улыбки.
– Упаси вас боже, вас явно дезинформировали, – попридержал он ее прыть. – Всего-то навсего, флегмона, да и то пальца, – пояснил Панкратов.
– Это все равно, – безапелляционно заявила она. После чего, открыла большую хозяйственную сумку, начала там копаться, что-то искать. – Вот, – наконец она нашла, – держите, -протянула ему баночку из-под майонеза, наполненную темной, тягучей и совсем неаппетитной жидкостью. – Это спиртовая настойка на корнях дерева, которое у нас произрастает только высоко в горах, где не ступает нога человека.
– А кто же их вам принес... если не ступала? – съехидничал Кефирыч.
Она демонстративно не отреагировала на это и даже не посмотрела в его сторону, а передала баночку Андрею Викторовичу.
– Будете принимать по одной столовой ложке три раза в день. И я вас уверяю, гангрену как рукой снимет.
– Не гангрену, а флегмону, вам же сказали, – совсем разозлился Кефирыч.
Но и это ее никак не тронуло.
– Ну... – как ни в чем не бывало улыбнулась Масият Магомедовна. – Владимир Никифорович по- прежнему не верит в нашу медицину. А зря, мы получили грандиозные результаты у наших больных. – И тут же стала перечислять, кого и когда она спасла.
Кефирыч совсем озверел, это было видно по его физиономии.
– Глубокоуважаемая Масият Магомедовна, – приостановил ее Дмитрий Дмитриевич, – я думаю, что сейчас Андрею Викторовичу все это утомительно слушать, у него высокая температура. От себя лично могу засвидетельствовать высокую эффективность ваших методов лечения. Давайте лучше отложим этот разговор. Вот когда наш друг окончательно поправится...
– Да, конечно, – согласилась она, наконец-то поняв всю несвоевременность своего визита, – пожалуй, я пойду.
– Прошу вас, – тут же открыв дверь, любезно предложил Кефирыч, продолжая злобно поглядывать на нее.
– И не забудьте, по одной столовой ложке три раза в день, – уже где-то в коридоре слышался ее голос.
– Ну и выдумщица. Я ее даже на пушечный выстрел не подпускаю к хирургическим больным, – сказал Владимир Никифорович.
– А может, и зря, она уверяет, что кое-какие положительные результаты уже есть.
– Да что вы, в самом деле. Вот именно, что кое-какие. Халтура это самая настоящая, – возмутился Кефирыч.
– А почему бы и нет? – как бы размышляя, неуверенно произнес Андрей Викторович, бултыхая содержимое баночки. -Вдруг...
– Ни в коем случае, – прервал его Кефирыч. – Умоляю вас, выбросьте сейчас же эту отраву, а то до утра не доживете. -В доказательство своей правоты он сделал ужасную физиономию, и, забрав у Андрея Викторовичу баночку, поставил ее на подоконник. – Пусть здесь стоит, подальше от вас.
– Совершенно забыл, давайте я посмотрю вашу рану. Развяжите, – скомандовал он. Осмотрев рану, заключил: – Это, без сомнения, анаэробная инфекция, надо срочно делать операцию, по крайней мере, послабляющие разрезы. Посмотрел на капельницу, добавил: – С операцией не затягивайте.
– Мы ситуацию контролируем, – опять некстати ввернул свое Виктор.
– Контролируйте, кто же против. Но, лучше все-таки больше советуйтесь со знающими людьми, – он зло посмотрел теперь уже на Виктора.
«Достала его сегодня Беллочка, точно достала», – подумал Андрей. И чтобы защитить Виктора и хотя бы частично погасить нервозность главного, произнес:
– Признаюсь, мы прямо перед вашим приходом хотели вам звонить, попросить посмотреть меня. Но вы нас опередили.
– Вот видите, как все бывает, – тут же начал свою привычную песню Дмитрий Дмитриевич. – Хирург хирурга видит издалека, – засмеялся он тонким фальцетом, как обычно, довольный своей шутке.
– Если вам что-нибудь нужно, скажите. Может, индивидуальный пост выделить? – спросил Сергунов.
– Нет, нет, – поспешил отказаться Андрей Викторович. -Спасибо за заботу.
– Тогда разрешите откланяться. – Они покинули кабинет, а точнее, лазарет Андрея Викторовича.
– Начальство удалилось, и я поскачу гильотину готовить, -подмигнул Виктор. – Вот такущий нож наточу! Только уж, пожалуйста, лежите спокойно. Слышите, больной Панкратов? Не рыпайтесь. Строго соблюдайте постельный режим. Или пришлю Марину клизму ставить. Быстро успокоитесь.
– Иди уж, хватит юморить. И не волнуйся – куда я такой денусь? Лежу, как пласт. – Для убедительности Панкратов закрыл глаза и сложил руки на груди. Оставшись один, он тут же схватился за телефон и позвонил в реанимацию: – Панкратов беспокоит. Что там с моими больными?
– Спят. Состояние стабильное, – ответила с обычным непроницаемым спокойствием Вика Николаевна.
«Ну и слава Богу! Теперь могу и сам немного похворать». -Панкратов с облегчением уронил голову на подушки и мгновенно погрузился в сон.
лицо без постоянного места жительства, всего каких-нибудь двадцать лет назад занимал четырехкомнатную квартиру в чрезвычайно привилегированном доме на Калининском проспекте. Под боком проживало чуть не все правительство, и даже сам Михаил Сергеевич свой любимый борщ да гречневую кашу с котлетками почти что по соседству заглатывал. Занимал сорокалетний хирург-кардиолог видный пост в Четвертом главном управлении и даже вел лечебную практику в Кремлевке. Удачный брак – великое дело! Вроде «лимита» – провинциал, приехавший поступать в Московский мединститут из теплой республики, название которой никак не давалось ни генсекам, ни даже первому президенту. Вроде никаких, как говорили тогда, «волосатых рук» – то есть покровителя сверху – он не имел, а карьера заладилась с самого начала. Отменный рост, лихая цыганская красота и врожденная интеллигентность манер Андронова производили на окружающих самое приятное впечатление. Какой-то знаменитый аристократ сказал, что быть воспитанным человеком совсем не трудно, нужно только вежливо здороваться, уступать дамам место и регулярно мыть руки. Помимо всего перечисленного, Андронов еще был начитан, относился к людям с искренней доброжелательностью и отличался неброской скромностью.
В институте, несмотря на яркую фактуру лидера, он не лез в ряды активистов, сторонился шумных патриотических акций и слишком бурных общежитевских вечеринок. При этом в нем не было заносчивости, показного смирения или тайного инакомыслия, так опасно бродившего тогда в молодых умах. Валентин Андронов представлял именно тот тип студента, к которому приглядываются профессора, сравнивая с давними, оставшимися за чертой революций и войн, и думали: «а вот из этого юноши, пожалуй, получится толк».
Учился он легко, без натуги, и еще в бакинской школе с зачаточным английским сумел ухватить чужой язык, чтобы достойно «спикать» с ректором университета Минесоты во время встречи с группой американских студентов. И местный язык, на котором говорила его мать-азербайджанка с подругами на рынке, в кругу знакомых и родни, впитал рано, но без особой пользы, поскольку в московском институте дружбу свел не с южными земляками (да и был он по отцу отменный вологодский русак), а со столичными интеллектуалами. Что самое удивительное, у дамского пола, несмотря на свой замкнутый нрав, Андронов имел завидный успех. Оказывается, не только старых профессоров привлекала книжная задумчивость темноокого юноши, его вежливая внимательность.
О девушках Валентин думал мало, хотя и не отказывал себе в молодой потребности общения с противоположным полом. Он был нежен, но не привязчив. Попросту не знал, что такое истовая влюбленность, о которой изрядно читал в классических произведениях, слышал от приятелей и думал, что
