– Хорошо, что не правая, левая в наших делах менее важна. Что ж, спасибо, что без руки не оставили, друзья мои замечательные!
– Ничего, Андрей Викторович, – отечески похлопал его по плечу Петр Петрович.
– Вот как оперировать?
– Пока до операций дойдет, ты, Андрюха, асом следственного дела станешь! Вон, зачастили к тебе, как к кинозвезде, -кивнул Виктор в сторону шагавшего к ним по коридору человека с улыбкой и портфелем. – Сидели, как коршуны, у кровати, ждали, когда ты глаза откроешь.
– Скажи, пока они тебя не забрали в разработку, что будешь делать с твоими женщинами в свете открывшихся новых фактов твоей будущей жизни?
– С супругой мы договорились развестись в ближайшее время и уже подали заявление. Инициатором развода была Лариса. Полагаю, что до моего отъезда эта проблема будет обязательно решена. А насчет Марины...
– Как говорится, самое сладкое напоследок.
– Я бы попросил вас, доктор Кирюхин. Ты ж понимаешь, что бурному развитию наших отношений способствовала моя болезнь. Сейчас они как будто бы перешли в более спокойное русло. И это была, собственно говоря, моя инициатива. Может быть, от того, что я еще не решил свои семейные дела, по крайней мере на официальном уровне. А может быть, просто решил не форсировать события, памятуя о будущей поговорке: «Ожегшись на молоке, дуешь на воду». Да и ты, Витя, наверное, помнишь, тебе рассказывал, как однажды из окна своего кабинета я случайно увидел Марину, идущую вместе с Петром Петровичем к метро. Петр что-то оживленно ей рассказывал, а она, смеясь, в запальчивости хлопнула его по спине. Потом они долго хохотали, пока не скрылись за углом. Причем все это у них было искренне, без какого-то не нужного напряжения. В отношениях между нами так не получалось. Тогда ты, наверное, помнишь, я еще проворчал: Ну, этот Антошкин! Шустрый парень. И здесь спешит меня обойти.
Но вот когда Панкратов вернулся после последней краткосрочной прогулки на родной диван, он, открыв глаза, увидел Марину.
– Били? – спросила она участливо, прикладывая ко лбу Панкратова мокрую салфетку.
– Били. Мы их. Петруччо наш таким Джеймсом Бондом оказался! Прикинулся, что в отключке, и всю операцию спасения шефа, кажется, до мелочи просчитал. – Панкратов облизал пересохшие губы и с наслаждением выпил поданный Мариной морс.
– Лежи... лежите, лежите, – вновь перешла она на официальное обращение. – Потом все расскажете.
Он взял ее руку:
– Слушай, девочка, ты чудо, сказка. Ты умница, ты добрая, нежная, ты все поймешь... На «вы» мы с тобой никогда уж не перейдем – пройденный этап. И заметь, в бою пройден. Но и... – Панкратов отвернулся, скручивая волю в железный жгут и нагоняя во взгляд стальную твердость: – Но и ничего больше не будет. Не могу твою жизнь портить, пойми, не имею права!
– Понимаю, это вы ради Петьки. Он мне нравится, но...
– Но сейчас ты увлечена, напридумывала всякого. Это пройдет.
– Никогда, – нахмурилась Марина.
– Давай сделаем так. Вот раскрутится вся эта чехарда, отдохну я маленько, и вернемся к обсуждению вышеподнятого вопроса.
– Все шутишь, Андрюша... Смешно. – Слезы закапали на белый халатик.
Он погладил ее волосы, приблизил мокрое лицо к себе и заглянул в крапчатые глаза:
– По секрету скажу, никто пока не знает. Ехать я должен, далеко.
– Без меня?
– Без тебя. А ты здесь об Антошкине позаботься. Боюсь, совсем парень от рук отобьется – неряха, нервный какой-то, запушенный... но талант огромнейший и золотая душа. В общем, нужен женский глаз.
Почти месяц Панкратов переходил от одного заинтересованного и компетентного слушателя к другому. Беседы записывались. Никакой прибор не мог зафиксировать то, о чем молчал Андрей Викторович. А молчал он о многом, оставив возможность сыскарям формировать удобную для них версию.
В результате стараний вдумчивых профессионалов вырисовалась следующая картина. Заведующий отделением Панкратов, прельщенный, по-видимому, довольно крупным гонораром, предложенным ему родственниками или сообщниками кавказца из бандитской группы, взялся оперировать темную, в законодательном смысле, личность. Чем и спровоцировал бандитские разборки в самой клинике. Оперированный бандит бесследно исчез вместе с опекавшей его бандой. И черт бы с ним! Но что интересно – исчез столь же загадочно из реанимации полуживой бомж! Впрочем, и к лучшему.
Сам же Панкратов с доктором Антошкиным П.П. оказались заложниками бандитов, планировавших, по всей очевидности, серию террористических акций в больницах и нуждавшихся в медицинской помощи залегшим в подполье террористам. Как известно, зачастую бандитам с тяжкими ранениями удавалось скрыться от правоохранительных органов. Похищенные, действуя крайне отчаянно, но не осторожно, сумели обезвредить бандитов. Никого, кроме потерявшего сознание Панкратова и помогавшего ему Антошкина, обнаружить не удалось. Машина числилась в розыске, и никаких зацепок бесследно улизнувшие бандиты следствию не оставили.
– Я ж тоже в результате аварии немного отключился, – объяснял Петр Панкратову. – Пришел в себя – менты кругом мигалами светят, а этих черных как черт слизнул!
– Профессионалы, – буркнул Панкратов, все колебавшийся, рассказать ли Виктору и Петру подноготную этой истории. Но останавливала не боязнь прослыть слегка сдвинувшимся по фазе, а втянуть друзей в опасное дело. Чрезвычайно опасное, в этом он уже не сомневался.
...Едва придя в себя после жутких событий и потери пальца, Панкратов пробрался к комнате сестры хозяйки, в которой тогда ночью воздействовал на него какой-то гадостью бородатый старик. Связка ключей качалась в замке. Значит, вышла Мария Гавриловна, шумная хлопотунья, гроза санитарок и медсестер. Панкратов осторожно вошел, напоминая повадками не столько заведующего отделением, сколько мелкого воришку.
В комнате появились штабеля коробок с надписью: «Жидкость для мытья туалетов „Сапфир“, и запах от них шел такой, что у Панкратова стиснуло виски. Воровски подойдя к столу, он приоткрыл крышку чернильницы, ни минуты не веря в то, что найдет там перстень. Но перстень лежал в хлопьях засохших чернил, окрашивавших овальный камень в лиловый цвет.
Взяв кольцо, Панкратов уставился на него во все глаза, но заметил лишь, что камень бледно-голубой, а по темному металлу высечены какие-то знаки.
– Рада вас видеть, Андрей Викторович! На ловца и зверь бежит! – вошла в комнату, загрузив ее до отказа своим необъятным дрожащим телом, Мария Гавриловна. – Вот, взгляните квитанции! Аминазин в ампулах дали венгерский, а я запрашивала Германию! – она прихлопнула ладонью лежавшие на столе бумаги.
Глупо улыбаясь и пряча руки, как пятилетний шалун, Панкратов протиснулся между коробками с жидкостью «Сапфир» и туго стянутым несчастными пуговицами халатом Марьи Гавриловны.
– Не сапфир, а алмаз! – сообщил он ей доверительно и выскользнул за дверь.
– Бедный, похоже, и вправду слегка того... – проводила сестра-хозяйка взглядом Панкратова, предвкушая свой рассказ об этом происшествии за чаем в сестринской.
Он поднимался по служебной лестнице, когда зазвонил мобильный телефон, оказавшийся в кармане халата. Мобильника у Панкратова до той минуты не было, а размышлять, откуда он взялся – некогда.
– Слушаю, – Панкратов нажал нужную кнопку с третьего раза и услышал знакомый голос:
– Постарайтесь, чтобы нас никто не слышал...
Оглядевшись, Панкратов увидел дверь с торжественной надписью «Клизменная» и нырнул в крошечную без окна комнату.
– Слушаю... – повторил он еще раз, садясь на обитую клеенкой кушетку.
– Вы нашли свою вещь. Имейте ее всегда при себе.
– Но хирурги ничего не носят на руках... не полагается, -не нашел никаких более веских аргументов против насильственного вторжения в его жизнь Панкратов.
