кивнул, и пулеметчик пошел.
В сумерках не было видно, что он там делает.
Пулеметчик вернулся, прижимая к груди трофеи – немецкие галеты в бумажной обертке и консервы. Они вскрыли немецким же штыком консервные банки. Штык был плоский, как нож. Наш, от трехлинейки, не подходил для этих целей, потому как был четырехгранный. Им только колоть хорошо, а резать невозможно.
Пользуясь штыком, как ложкой, они закусили бельгийской тушенкой, заедая ее галетами. Напиться бы, но воды не было. Однако пулеметчик вытащил из кармана фляжку и протянул ее Михаилу. Тот припал к горлышку и поперхнулся. Думал – вода, но во фляжке оказался шнапс, дерьмовая немецкая водка, слабая и отдающая самогоном. Однако несколько глотков он все же сделал. По телу разлилось тепло.
Пулеметчик тоже глотнул, причем изрядно, почти опустошив фляжку. Ну да, Михаилу тепло в комбинезоне, а солдат небось замерз, лежа в легкой шинелишке на голой земле.
Поев, они улеглись в воронке от авиабомбы. Там хоть снега не было, и в углубление не так задувал ветер. Прижавшись друг к другу спинами и угревшись, они уснули.
Спали крепко, как будто не было ни немцев, ни войны. Чего выставлять караул, когда их всего двое и ночью немцы не воюют. Если только разведгруппы – так это на передовой.
Первым проснулся пулеметчик, потому что замерз. Едва начинало светать, мела поземка из мелкого снега. Его почти и видно-то не было, но на лице он таял.
— Какое сегодня число? — прокричал пулеметчик.
Михаил пожал плечами, но потом начал считать. Выходило – седьмое ноября, праздник. Он показал растопыренные пальцы: семь. Пулеметчик ухмыльнулся и протянул Михаилу фляжку – там еще что-то болталось. Михаил сделал пару глотков и вернул фляжку солдату. Тот вылил в рот оставшийся шнапс и вытер губы рукавом шинели.
— Хороший ты мужик, летчик! — прокричал он. — С праздником тебя!
Михаил кивнул. Они разостлали плащ-палатку и выложили на нее свои немудрящие запасы – трофейные консервы и галеты. Открыли консервы, позавтракали – все-таки сытым воевать лучше, чем на пустое брюхо. Неизвестно, придется ли еще поесть, так не пропадать же трофеям!
Через час послышался звук моторов. Михаил дернул пулеметчика за рукав, показал на уши и рукой – на дорогу. Солдат, поняв, что, скорее всего, это его последний бой, обнял Михаила, потом улегся за пулемет. Лицо его стало суровым, глаза сузились. «Наверное, прощается», — понял Михаил.
Он подтянул к себе ПТР, вложил патрон в патронник – ружье было однозарядным, простым, как охотничья одностволка, — и закрыл затвор. Прикинул расстояние до дороги, выставил планку прицела. Все, он готов.
На дороге появился бронетранспортер, за ним – две грузовые машины, крытые брезентом. Михаил и пулеметчик напряженно следили за приближающейся колонной.
Немцы подходили все ближе. Вот от них до сгоревшего танка и бронетранспортера осталось полсотни метров.
Михаил повел стволом, вынес упреждение и, целясь в передний край капота, мягко надавил на спуск. Выстрел. В плечо долбануло так, что Михаил просто отлетел от противотанкового ружья. Плечо сразу заныло.
Бронетранспортер остановился. Дыма и огня не было, но и шум его мотора стих. «Наверное, в мотор пуля ударила», — предположил Михаил.
Тут же длинной очередью слева ударил пулемет, пройдясь по кузовам грузовиков. Из кузовов машин стали выпрыгивать пехотинцы, прячась за грузовиками.
Михаил еще раз зарядил ПТР, поймал в прицел задний грузовик и выстрелил. Грузовик сразу вспыхнул, а потом взорвался. «Не иначе – в бензобак или в бензопровод попал», — обрадовался Михаил.
Плечо теперь не просто болело, а занемело. «Да как же из этой штукенции стреляют, когда после двух выстрелов правая рука не чувствуется?» – удивился он.
Тем временем немцы организовались и открыли огонь из автоматов и ручных пулеметов по холму. Пули изрыли весь склон, визжали над головой. Однако пока пулеметчики были недосягаемы: для прицельной стрельбы из автомата далеко, только патроны зря жечь.
Михаил засек вспышки выстрелов из-за колеса грузовика, зарядил ПТР. Стрелять из-за зверской отдачи ой как не хотелось, однако надо.
Михаил прицелился и выстрелил. Один пулеметчик сразу замолчал, но второй не унимался. Он успел перебраться к сгоревшему танку, используя его как укрытие. О-хо-хо, придется еще раз браться за ПТР.
Михаил поморщился. «Все, выстрелю еще раз – и больше не буду», — решил он. Он терпеливо выжидал, когда пулеметчик откроет огонь, высунув голову и половину туловища из-за корпуса танка. Прицелился, задержал дыхание и выстрелил. Плечо взорвалось болью.
Михаил матерился сквозь стиснутые зубы, но цель была достигнута: немецкий пулеметчик лежал неподвижно. Конечно, при попадании такой пули, как у ПТР – даже в руку, — ее просто оторвет, и болевой шок обеспечен.
Однако радоваться было рано. Что-то насторожило Михаила. «Максима» не слышно!
Михаил повернул голову. Пулеметчик лежал, уронив голову на рукоять пулемета. Пилот подполз к нему, перевернул на спину. Вот оно! Пулевое ранение в основание шеи – сразу наповал. Михаилу стало тоскливо: один ведь остался!
Пилот расстегнул шинель, вытащил из нагрудного кармана гимнастерки документы убитого и раскрыл красноармейскую книжку. Вчера вот не познакомились, а сегодня общаться было уже бессмысленно: пулеметчик после контузии не слышал ничего. Так, Светлов Дмитрий Савельевич, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, уроженец Ленинграда… Надо запомнить.
Михаил сунул документы в свой карман. Выйдет к своим – надо будет сообщить о гибели пулеметчика. Погиб как герой, если бы все так воевали. Пусть он не останется одним из многих пропавших без вести. Солдат этого заслужил.
Пилот застегнул карман и поднял голову. Видя, что огонь с холма стих, немецкие пехотинцы двинулись вперед редкой цепью. Плотной уже не получалось – их осталось не больше десятка.
Михаил оттащил тело пулеметчика в сторону и лег за пулемет сам. Поймав в прорезь прицела силуэт, нажал гашетку и повел стволом вдоль цепи. Атакующие немцы попадали, а может, и залегли.
Михаил немного опустил ствол и длинной пулеметной очередью прошелся по фигурам, хорошо видимым на фоне заснеженной земли. Крайний в цепи солдат не выдержал – вскочил и бросился бежать. Михаил достал очередью и его.
Ствол пулемета шипел, из-под пробки пробивалась струйка пара. «Все, закипел… Охлаждение у «максима» водяное, а воды у меня нет. Да я и сам бы от глотка не отказался», — подумал Михаил.
На поле никто не шевелился.
Михаил посмотрел на последние четыре патрона в ленте и дал еще очередь. Чего уж теперь…
Над полем посвистывал ветер, и никаких других звуков – стонов, криков, обрывков человеческой речи – Михаил не слышал, как ни прислушивался. Поле, усеянное мертвыми…
Пилот посмотрел на часы. Уже двенадцать! Прошли почти сутки, как он здесь. Стало быть, выстояли, задержали немца, дали основным силам время перегруппироваться и организовать оборону. У него самого из основного оружия – лишь ПТР с двумя патронами, личный ТТ с целой обоймой и ППД с полным диском, данный политруком.
Надо уходить. Если фашисты прорвались в других местах, то он запросто может оказаться в петле, в окружении. ПТР придется бросить: длиной два метра, весит много – куда с ним тащиться?
Михаил уже привычно отполз за холм, встал, отряхнул комбинезон. Выглядел он сейчас замухрышкой: комбинезон в грязи, унты – тоже. Да черт с ними – самому бы в живых остаться и к своим выйти.
Михаил прикинул направление и пошел через лес. Он инстинктивно чувствовал, что от дорог надо держаться подальше: немцы дороги любят, и потому велики шансы нарваться на неприятеля.
Шел он довольно долго – часа два, пока впереди не посветлело. Лес кончился. Михаил остановился – надо было осмотреться.
Перед ним – поле, в километре – деревенька, дым из труб идет: прямо идиллическая картинка мирной
