горит свет. Почтальон приносит сразу по пять, по шесть телеграмм, и в каждой телеграмме только самые весёлые и счастливые слова.
Со скрипом раздвигают старый обеденный стол, и он неожиданно делается каким-то торжественным и солидным, а вокруг него выстраиваются разнокалиберные стулья, собранные со всех комнат, и даже где- нибудь, пытаясь быть как можно менее заметной, скромно жмётся маленькая табуреточка, принесённая из ванной комнаты.
Часто звонит телефон, и каждый раз кто-нибудь, путая Витю с Пашкой и Пашку с Витей, требует позвать к телефону маму или папу. А телефонная трубка давно уже испачкана мукой. Это мама испачкала — руки у неё в муке.
Если по телефону разговаривает папа, то он, насколько позволяет шнур от аппарата, расхаживает взад и вперёд по коридору, разговаривает громко, а то вдруг возьмёт и даже присвистнет. Если же по телефону разговаривает мама, то среди разговора она иногда испуганно замолкает и показывает папе знаками, что в кухне на плите что-то надо помешать или совсем снять с огня.
Но ни папа и никто не понимают, что надо помешать, а что совсем снять. И тогда мама безнадёжно машет рукой, извиняется в телефон и бежит на кухню сама, после чего возвращается и снова продолжает разговор.
В такой вечер ни на минуту не затихает радиоприёмник и на всю квартиру звучит музыка. Играет приёмник и у соседей в квартире, и этажом ниже, и этажом выше, и кажется, что весь дом, вся улица — вся Москва пронизана этой радостной, весёлой музыкой.
А на лестнице гулко хлопает парадная дверь, входят люди. Топот ног, смех, говор. Стряхивают с шапок, с воротников пальто снег.
В такой вечер знакомые, которые прежде часто бывали в доме и к которым давно уже все привыкли, вдруг перестают быть обычными знакомыми и превращаются в нарядных, красивых гостей.
Часы Кремля пробили полночь.
Кто-то из гостей предложил:
— Новый год только народился. Кто тут самый маленький?
— Павлик самый маленький, — сказала Женина мама.
— Ну вот, пусть он первый всех и поздравит.
Витя, Пашка и Женя, приподняв край скатерти, искали что-то под столом.
— Павлуша, — позвал отец, — где ты там? Покажись.
Пашка вынырнул из-под стола и поспешно сказал:
— Спокойной ночи!
Заигравшись, он забыл, что сегодня праздник и мама разрешила пойти спать поздно.
Все засмеялись:
— Вот так новогодний тост!
Пашка сразу понял, что сказал не то.
— Да чего вы! — покрыл всех своим басом доктор. — Человек пошутил, понимать надо!
Раньше всех в новом году проснулись братья. Витя помог Пашке быстро одеться, и они крадучись пробрались в столовую.
По пятам за братьями пробрался в столовую и вечно бдительный кот Мурмыш. Его так просто не проведёшь. Он всегда должен знать, что там такое затевается втайне от всех.
Витя и Пашка ещё вчера кое о чём договорились.
В столовой было полутемно от спущенной шторы. Мурмыш спрятался за эту штору, выставил оттуда длинные любопытные усы и начал подглядывать за Витей и Пашкой.
Доктор спал на диване. Дышал громко и протяжно.
— Витя, Вить… А мне сон какой интересный снился! — зашептал Пашка, стараясь дотянуться до Витиного уха. — Ну и интересный! Лучше кино. Никогда такого не снилось…
— Шш-шш!.. — оборвал Витя брата, осторожно подходя к кителю доктора.
Китель висел на спинке стула.
Бац! — Пашка опрокинул бурки доктора.
Ребята застыли.
— У-у!.. — погрозил Витя брату.
— Я нечаянно, — вздохнул Пашка, поднимая бурки и стараясь их надеть.
— Да тише ты! — замахал руками Витя. — Брось бурки! Тебе говорят — брось!
Пашка неохотно оставил бурки и подошёл к Вите. Вдвоём они сняли со стула китель и, выбравшись в коридор, проскочили в ванную.
Мурмыш в ванную комнату проскочить не успел, поэтому вернулся в столовую.
— Я буду чистить ордена, а ты пуговицы, — сказал Витя.
Он достал с полки коробку с зубным порошком.
— И я хочу ордена чистить, — упрямо ответил Пашка.
— Ладно, — сказал Витя. — Я почищу те, которые на левой стороне, а ты — которые на правой.
Только устроились и начали тереть порошком ордена, как Витя задумал примерить китель. Натянул прямо на куртку, нахмурился, напыжился и прошёлся туда-сюда перед зеркалом.
Когда ордена и пуговицы были натёрты до блеска, ребята вернулись в столовую.
Пашка влез ногами в бурки, попробовал шагнуть, но чуть не упал.
— Ну к чему ты их надел? — сердито зашептал Витя, пристраивая на место китель. — Кто тебя просил?
— Ты китель мерил, а я бурки хочу. — И Пашка ещё раз попытался шагнуть, но не удержался и свалился на ковёр.
— Уже колдуете? — неожиданно прозвучал голос доктора.
— Мы… — начал было Витя, пытаясь спрятать китель за спину. — Мы вот… это…
— А ну, подойдите ко мне… Оба, оба. Вся шайка-лейка.
Пашка скинул бурки, и братья подошли. Мурмыш на всякий случай ускользнул в коридор.
— Покажите, что с кителем сотворили?.. Ого, живым огнём горят! — Доктор повернул к свету ордена.
— А пуговицы? — спросил Пашка.
— И пуговицы хороши. Хоть сейчас на караул к знамени… Что за богатыри! Ну-ка, встаньте как положено. Ровнее. Головы выше. Руки прижмите. Та-ак-с… А теперь слушай мою команду. Смир-рно! Объявляю благодарность всему удалому воинству.
— Ура! — закричали ребята.
— Сильно кричать не надо, — остановил их доктор. — Отец и мать спят, и пусть себе спят. А мы наскоро закусим — и шагом марш гулять.
Все вместе привели в порядок кровати и сели за стол. Сытного есть ничего не хотелось, поэтому, как предложил Пашка, начали прямо с пирожных, которые остались от вчерашнего торжества.
— Уже зачерствели, — сказал доктор.
— Кто? — спросил Пашка.
— Пирожные.
— А в магазине они тоже засыхают?
— Должно быть, засыхают. Только сухие пирожные не продают.
— А кто же их там доедает?
— Хм!.. Вот так вопрос — кто их там доедает! Придётся зайти в кондитерскую и узнать.
Когда позавтракали, Пашка спросил у доктора разрешения пригласить погулять Женю.
— Нас трое, а хата о четырёх углах, — ответил доктор. — Приглашай.
Узнав, что его зовут гулять, Женя обрадовался и быстро натянул пальто.
На улице было ветрено и морозно. Фонари в снежных шапках, увязнув по колени в сугробы, выстроились вдоль тротуаров. Сверху падали тонкие ледяные иглы, наполняя воздух тихим звоном и блеском.
