лодкой: пора было идти обедать.
Дома Женя взялась накрывать на стол, а Гарька и Леонид Аркадьевич подхватили ведро и отправились за арбузом. Опустив ведро в колодец, начали вылавливать его.
Между досками забора показалась голова Дили.
— Что это вы делаете? — спросила Диля. — Уронили ведро и ловите?
— Нет, — ответил Гарька. — Ловим мы арбуз.
— Арбуз? В колодце?
— Да. Мы его сами бросили.
Диля сомнительно подняла брови — не смеются ли над ней? — и осталась ждать у забора, когда выловят арбуз, который сами бросили в колодец.
После долгих усилий Леонид Аркадьевич, красный, оттого что, перегнувшись, глядел в колодец, выпрямился, успокоительно вздохнул и начал накручивать верёвку на барабан.
Из колодца поднялось ведро с арбузом. Диля покачала головой, сказала:
— И правда арбуз.
Леонид Аркадьевич и Гарька так и понесли его домой в ведре. Пусть-ка теперь попробует Женя подтрунивать над ними!
Арбуз был таким холодным, что даже скрипел под пальцами, когда его потрогаешь.
Женя уехала в город поздно вечером. Гарька и Леонид Аркадьевич проводили её на станцию.
На прощание Женя дала последние наставления: сливочное масло, чтобы не распускалось от жары, держать в холодной воде; не кипятить молоко в кастрюле, в которой варят суп; картофель класть в холодную воду, а лапшу в горячую; не забывать поливать клубнику и удабривать торфом; докрасить забор и больше не соблазняться оранжевой краской и в особенности не соблазняться красной, если именно её привезут в нефтелавку.
6
Ушастик в своём поведении совершенно развинтился. Обрывал на окнах занавески, качался на шёлковом висячем абажуре, свалил в шкафу и разбил чашку, закатался в липучку для мух, и его потом еле раскатали обратно, лазил по столам, так что в дождливую погоду пятнал не только полы, но и бумажные скатерти. Приходилось его ловить и вытирать тряпкой лапы.
Но Ушастика, уже с чистыми лапами, снова тянуло во двор — то поохотиться за жуками, то навестить отдушину под домом, то попугать боевым кличем Мамая.
Потом Ушастик начал драть когтями материю дивана. Леонид Аркадьевич даже наказывал его за это — трепал за уши, но ничего не помогало.
Пугался Ушастик только Гарькиного волчка с сиреной; и даже когда волчок не крутился и не завывал, а просто валялся на полу, Ушастик огибал его стороной.
Иногда Ушастик часами бродил по чердаку, скребя там; урчал, чихал и потом, весь в саже и паутине, вновь появлялся в доме. Садился, слюнявил лапы и тёр свой и без того лысый затылок: освежался.
В одну из ночей Ушастик и Мамай долго грозно мяукали, перекликались — испытывали характеры.
А наутро Гарька нигде не мог найти Ушастика. Осмотрел его любимые места — отдушину, чердак, запечье, чемодан Леонида Аркадьевича.
Нет как нет!
Пропал кот.
Леонид Аркадьевич утешал племянника, хотя сам радовался, что в доме наступили тишина и покой.
Вскоре выяснилось, что Ушастик поблизости от дома сидит на вершине сосны. Едва удалось разглядеть среди ветвей.
Гарька стал звать Ушастика, чтобы спустился вниз.
Кот не двигался.
Только открывал рот, но голоса слышно не было: Ушастик охрип.
Гарька помчался к Леониду Аркадьевичу, который подвязывал куст смородины, спросить, что делать, как снять с дерева Ушастика. А то ведь может оборваться и убиться.
Леонид Аркадьевич взял тонкое одеяло, и они с Гарькой растянули его под сосной, как растягивают в цирке сетку «для страховки».
Потом Леонид Аркадьевич ласково окликнул кота:
— Ушастик! А Ушастик!
— Ну Ушастик! — не выдержал и Гарька. — Слезай с дерева. Не бойся, если сорвёшься, мы тебя поймаем.
Ушастик ещё попробовал помяукать, пожаловаться, но, убедившись, что окончательно охрип, начал осторожно сползать с дерева.
Посыпались кусочки коры из-под его когтей.
Ушастику было очень страшно, он часто останавливался и опасливо смотрел вниз.
Когда Ушастик наконец спустился, он весь дрожал — безголосый, несчастный, голодный.
Его унесли на кухню и положили на мягкую подстилку. Сам идти не мог — болели лапы.
Вскоре Ушастик уснул. А вечером, когда проснулся и попытался подняться, силы ему совершенно изменили, и он в изнеможении повалился на подстилку.
От еды Ушастик тоже отказался, а только пил воду.
— Он заболел, простудился, — сказал Гарька и загрустил.
Пусть Ушастик и неприглядный кот — худой, лапы у него тонкие, хвост тонкий, и характер не из мягких, уступчивых, но всё-таки Гарька уже привык к нему, сдружился. Да и мыши ещё не ушли из дома.
— Надо Ушастику померить температуру, — предложил Гарька.
Принёс из чемодана термометр и подсунул коту под переднюю лапу.
Через десять минут термометр вынули, и то, что он показывал, ошеломило и дядьку и племянника: тридцать восемь градусов и пять десятых.
Ушастик лежал ко всему безучастный, изредка впадая в забытьё, и тогда у него дёргались усы и лапы.
Пришла Диля навестить Ушастика. Села возле него, ласкала и приговаривала:
— Кошкин-мошкин, сам весь шерстяной, уши кожаные, а нос клеёнчатый. И зачем ты заболел? И как тебя теперь лечить?
На следующий день Ушастику лучше не стало. Температура продолжала оставаться угрожающей — тридцать восемь градусов и пять десятых.
Гарька пожаловался молочнице на болезнь Ушастика.
— А вы б его в поликлинику снесли, — посоветовала молочница.
— В какую поликлинику?
— В ветеринарную. Там старичок доктор Терентий Артёмович, очень хороший человек и знающий.
— А где эта поликлиника?
— А тут недалеко, в деревне Темрюковке.
Когда молочница ушла, Гарька пристал к Леониду Аркадьевичу, чтобы пойти с Ушастиком к доктору.
Леониду Аркадьевичу и самому было жаль Ушастика, но идти с котом в поликлинику, хоть и в ветеринарную, неловко вроде.
Да и как его туда нести?
Решено было укутать в старое полотенце. Вызвалась сопровождать и Диля.
Ушастик всю дорогу молчал, иногда громко вздыхал.
