— Игорь!
— Чего?
— Игорь…
Он взял ее и посадил на гранитное ограждение подземного перехода — удобно, как на широкой скамье.
Игорь устроился рядом. Портфели сложил внизу. Он давно уже нес их оба, свой и Алин. Зачем она взяла из дома портфель? Очевидно, по привычке.
— Игорь, а ты мог бы… когда-нибудь…
— Мог, — коротко сказал Игорь, спрыгнув с ограждения.
Побежал к продавщице. Купил два жареных пирожка с мясом, вернулся и снова оказался рядом с Алей.
— Ешь. — Он почти грубо сунул ей в руку пирожок в бумажной салфетке.
— Не хочу.
— Ешь, я сказал.
— Ты даже не дослушал, о чем я хотела спросить.
— Я все могу.
— Ты грубый.
— Замолчи. Ешь.
— Грубый.
Аля начала есть. С утра оба ничего не ели. Только ходили. Вернее, она ходила, а Игорь ходил за ней, чтобы она могла ходить столько, сколько ей понадобится. А потом усадил ее таким вот решительным образом.
— Значит, мог? — сказала опять Аля.
— Перестань ты с этим. От твоих вопросов ко мне ничего не изменится у других. Не нарисуется.
Она замолчала, смотрела на него. Он вдруг понял, что обижает, а не защищает ее. Быстро доел пирожок и сказал:
— Посмотри у себя бронзовую монету.
Она не понимала, о чем он.
— Две копейки надо. У меня нет.
Она переложила пирожок с салфеткой в левую руку и правой достала из кармана пальто мелкие деньги. Протянула ему на ладони. Он нашел в кучке монет две копейки.
— Сиди тут и ни с места.
Он опять спрыгнул, пошел в будку телефона-автомата. Говорил по телефону и поглядывал на Алю. Вернулся. Она хотела спросить, кому он звонил, но он сам сказал:
— В училище, твоей матери.
— Спасибо. Надо было мне самой позвонить.
— Надо было. А то я всякое такое не умею.
— Всякое такое, — повторила Аля.
— Не люблю говорить, люблю дело делать.
— Что бы ты делал на моем месте?
— Я сказал — перестань. Или давай займусь папашей…
— Не надо о нем больше так, Игорь.
— Я в людях фальшь презираю. Я не конкретно о твоем отце.
Игорь старался быть мягким, уступчивым. «Будь хотя бы приемлемым», — часто просила его классный руководитель Светлана Сергеевна. Это из-за нее в свое время ушла Марина Осиповна, чтобы Светлана Сергеевна осталась в средней школе.
— Меня тошнит от этих фальшивых, — говорил Игорь. — Зуд по всей коже. Они ведь очень умненькие, незапачканные. Я их в детстве насмотрелся, когда мать после работы по домам ходила, убирала. Я ходил с ней, уроки делал в этих домах, чтобы она не волновалась за меня. Насмотрелся… — Игорь помолчал и добавил: — Субчики. Всегда готовы тебя отбортнуть, е-мое.
Аля знала, что Галина Степановна, мать Игоря и Тоси, подрабатывала по вечерам уборкой. Была и у них несколько раз. Теперь уже не подрабатывает. Может быть, потому что Тося получил повышенную стипендию.
Отец Игоря умер рано. Игорь не любил рассказывать о своих родных. «А зачем? Это мое и при мне должно и остаться». Он и Алю сурово обрывал. Приучал быть волевой и гордой, каким был сам.
Они съели еще по пирожку и снова зашагали по городу. Посмотрели часы на новом здании Театра кукол. Пришлось задержаться, чтобы часы пробили двенадцать и началось действие зверей и фигур. Многие специально подъезжали даже на такси, чтобы поглядеть. Часы разыгрывали маленький спектакль, и очень смешно на всю Садовую кричал петух.
Потом Игорь с Алей оказались в магазине фото- и кинотоваров. Там демонстрировали работу узкопленочного кинопроектора, показывали мультфильм из серии «Ну, погоди!». Один папа держал пальто дочери, а она, в нарядной юбке, прыгала от восторга, когда заяц ловко обманывал волка. Игорю казалось, что продолжается представление часов. И хорошо, и пускай: там, где звери и дети, там всегда весело.
Он смотрел на Алю — она не улыбалась, но он знал, что ей лучше, чем было утром. А потом он затащил ее в транспортное агентство. Она не понимала — зачем, но он понимал: люди уезжают, улетают. Двигаются по белому свету. Побывали они еще в Планетарии и в Зоопарке, где купили и съели пачку вафель.
А потом начал накрапывать дождь. Первый весенний, но был холодным, почти зимним. Игорь положил себе на голову портфель и Але велел сделать то же самое.
Они стояли с портфелями на головах под дождем, пока наконец Игорь не повел Алю домой. Сказал:
— С джоггингом покончено.
— Что это — «джоггинг»?
— Спорт. Бег с ходьбой. На сегодня покончено.
Аля ничего не ответила. Ее брошка на пальто сверкала под дождем и была похожа на каплю свежего березового сока.
Глава V
Решка
Ирина была в меховой шапочке и в пальто с маленьким меховым воротничком. Даже когда морозно, она носила длинные серьги. Цвет серег соответствовал цвету французской туши-пленки, которой были покрыты концы век у самых ресниц. Зеленоватая тушь-пленка и зеленоватые серьги. Губы сделаны коричневой жидкой помадой, тоже пленкой и тоже французской. Ирина любила французскую косметику. Если ее нельзя было достать в магазине, покупала с рук, щедро переплачивая, чтобы не лишиться источника «живописи».
Виктор Скудатин сидел угрюмый. В училище давно уже ведутся между сотрудниками разговоры о нем и его жизни. Он знал. От этого не спрячешься сам и Ирину не спрячешь. Необходимо добиться определенности в их отношениях. Пора. Виктор почувствует себя прочнее. Как сказать Ирине? Уже пытался говорить, чуть ли не с первых дней знакомства. Ирина от прямого ответа уходила. Виктор понимал, что если он опять заговорит, да еще здесь, в буфете кинотеатра, где они сейчас сидели, будет глупо, но, кажется, он именно так и сделает.
Секретарь комитета комсомола училища Володя Новиков недавно крутил для друзей кино — собственную свадьбу. Мастера собрались в комнате при актовом зале, где хранятся музыкальные инструменты, и смотрели самодельный узкопленочный фильм. Скудатин, конечно, был на свадьбе. Тогда он еще не познакомился с Ириной. Свадьба была веселая, соблюдались старые русские обычаи. Происходила осенью за городом, в доме у родных невесты. Жених и невеста сидели во главе стола на венских стульях,
