ками,— в другой вагон. Но от этого даже веселее всё получилось: можно было смотреть друг на друга через стеклянные окна, размахивать руками и пытаться кричать. Потому что когда кричишь, уже набираешься здоровья.
Но Тамара Григорьевна сказала, чтобы не очень увлекались криком. Надо помнить и о взрослых пассажирах.
В вагоне были ещё ребята из других школ, которые тоже громко разговаривали и кричали.
Так что одним здоровья может прибавляться от крика, а у других оно может убавляться, у взрослых пассажиров. И будет сплошной эгоизм.
Петя достал из своего портфеля (завтрак он принёс в портфеле) бутерброд с сыром и потихоньку начал есть. Петя сидел в другом вагоне, и видно было через стекло, как он ест. Он даже почти не кричал, только ел. А ещё должностное лицо. На собрании его всё-таки выбрали ответственным за шкаф с классным имуществом.
Когда весь 1-й «А» сошёл с поезда в Измайлове и сошли с поезда все другие ребята из других школ, то взрослые пассажиры, которые поехали дальше, конечно, поехали выздоравливать. Выздоравливать после беготни ребят по вагонам, крика и громких разговоров, после вытаскивания из вагонов саней, лыж, рюкзаков (ребята постарше везли рюкзаки и лыжи).
Теперь всё это попало в лес — ребята, сани, лыжи, рюкзаки, бабушки, дедушки. А с кем были мамы, то и мамы попали. А с кем были папы, то и папы оказались в лесу.
Тёплый зимний день. Весна была где-то совсем недалеко. Небо было синим здесь, в лесу. И воздух синим.
Города не было видно. Только так, небольшие дома.
А когда вошли поглубже в лес, то и никаких домов не стало видно, а только берёзы и молодые дубки. И поляны с прошлогодней травой и листьями.
Тёма даже сразу жёлудь нашёл. Крепкий. Он всем его показал, потом достал свой кошелёк на ве рёвочке и спрятал.
Серёжа нашёл ягоду рябины, сухую, и Лиля нашла.
А Первыш нашёл большой пень и сел на него, как на табуретку. А Петя разогнался на санях да прямо в этот пень врезался. А Боря ни с того ни с сего поскользнулся и уронил бутылку с чаем.
Хорошо, что Боря и бутылка упали в мягкий снег: и Боря не разбился, и бутылка целой осталась. И Петя, между прочим, тоже целым остался, и сани целыми остались — Петя дальше на них поехал.
Лилина бабушка и Серёжина бабушка метались между ребятами и волновались за них.
И так они волновались до тех пор, пока Тамара Григорьевна их не успокоила, сказала: пускай ребята привыкают к самостоятельности и потом пускай они как следует набегаются.
Тогда бабушки, которые уже набегались, начали отдыхать и успокаиваться.
Серёжина бабушка даже закурила то ли от волнения, то ли от успокоения.
На одной из полян ребята затеяли игру в мяч. Удобно, как летом. Только вот приходится играть в пальто, потому что Тамара Григорьевна запретила раздеваться — всякой самостоятельности есть всё-таки предел.
Играли во что-то наподобие футбола в одни ворота, в которых стоял наподобие вратаря Серёжа. Защитниками были, конечно, ближайшие друзья — Коля и Боря. А все остальные — нападающими. Си ловую борьбу применяли, как в игре в шайбу.
Серёжина бабушка очень за Серёжу переживала, когда он пропускал мячи. Подбадривала его, что-то кричала, набиралась здоровья.
Тамара Григорьевна тоже что-то кричала и веселилась.
Она совсем молодая, Тамара Григорьевна. В классе почему-то не было видно этого, а здесь, в лесу, видно. И красивая она, когда смеётся. Варежкой машет и смеётся. А из-под варежки сверкает на тоненькой руке жёлтый браслетик часов.
И девочки кричали, переживали и набирались здоровья. Лес — это не вагон метро. Здесь можно. Здесь все свои, без пассажиров.
А потом игроки захотели пить. Просто ужасно захотели.
Боря достал бутылку с чаем и начал угощать. Чай остыл и получился в самый раз.
А потом достали сумки и принялись за еду. Всё было удивительно вкусным, то ли потому, что ели в лесу, то ли потому, что всё это не было киселём.
Мимо привала проехали на лыжах ребята постарше. Засмеялись и сказали:
— Детский сад.
Первой возмутилась Галя. Она крикнула:
— Это школа, а не детский сад! Тогда и Первыш крикнул:
— Это школа!
Он подумал, что, может быть, из-за него всех остальных назвали детским садом: он самый ма ленький.
И Лиля крикнула:
— Школа!
Она тоже испугалась: у неё в сумке лежала кукла.
А Петя даже перестал жевать свои нескончаемые бутерброды с сыром, которые он всё доставал и доставал из портфеля. Побежал вслед за лыжниками и крикнул:
— Не знаете — не говорите! И Серёжа побежал, и Боря.
И тоже кричали, что это школа! А никакой не детский сад!
Потом все вернулись, кто бегал, и выпили ещё чаю. Это от волнения.
И надо же — так оскорбить и уехать!
Лилина бабушка, Серёжина бабушка и Тамара Григорьевна долго успокаивали ребят. Но тут не ожиданно Галя увидела человека, который сидел на складном стуле среди деревьев. Совсем недалеко.
Как они раньше его не заметили!..
Перед человеком на металлическом треножнике был укреплён лист картона. И, конечно, человек этот был художником. И он что-то рисовал.
Ребята отправились поглядеть. Окружили художника.
Он рисовал зимний лес, синее небо, поляны с прошлогодней травой и листьями. Он рисовал всё то, что ребята видели. И что им сегодня очень нравилось. Рисовал он короткими и толстыми цветными карандашами. Тёма сказал:
— Карандаши бьются, как тарелки. Внутри бьются.
— Эти карандаши называются пастельными,— ответил художник.— И они не бьются, как тарелки.
— Можно потрогать? — спросил недоверчиво Тёма.
— Конечно.
Тёма взял из коробки один короткий толстый карандаш. Он был весь мягким и без дерева. Он был вроде из цветного пластилина.
— А мы тоже чертим всякое в тетрадях для эскизов, — сказал Первыш.
— Ну? — удивился художник и поглядел на Колю.
— Да, — сказал Первыш. — Конструируем.
— Приставим угольник к линейке и конструируем, — подтвердил Сережа. — На уроках графики.
— И рисуем тоже,— сказал Боря.
— Только не такими карандашами,— не успокаивался Тёма.
— Бьются, как тарелки,— повторил художник и засмеялся.
— Да, — вздохнул Тёма и вернул художнику его карандаш, который был весь мягким, вроде из пластилина.
— Мы — школа,— сказала на всякий случай Лиля.
— Я слышал, — опять засмеялся художник. — Вы кричали об этом в лесу.
— А почему у вас снег не белый? — спросила Галя. Она долго и молча рассматривала рисунок. — И берёзы серые?
