кастрюльные крышки забрали, и она просто стояла у прачечной. Костя и Толя Цупиков ушли в подъезд, чтобы подняться на крышу. Во дворе появилась техник-смотритель Фокасьева. Размахивая папиросой, сказала Глебке:
— Тетка звонила — интересуется, как живешь.
Посетителей к Соне Петровне не пускали. В институте питания был объявлен карантин, потому что в городе эпидемия гриппа.
— Лучше всех живу, — ответил Глебка Фокасьевой.
— Я его истязаю, — сказала Катя.
— Неправда! — возмутился Глебка.
— Ты сам только что бегал по двору и кричал.
С крыши закричал Толя:
— Вы там готовы? Можно начинать?
— Начинайте! — распорядилась Фокасьева.
— Ай, ду-ду! — закричал Глебка. Он уже обо всем забыл.
Полетели первые пласты тяжелого снега, расшиблись об асфальт. Гулко толкнулось по двору эхо и улетело обратно на крышу. Старухи разошлись: они не выносят шума.
— Вы мне окно в подъезде не разбейте! — крикнула Фокасьева прокуренным голосом. Она держала ладонь над головой, между пальцами — папироса, на кончике которой шевелились под ветром искры, и смотрела наверх, на крышу руководящим взглядом.
— Не волнуйтесь, техник!
Опять взорвались на асфальте снаряды, засвистели осколки.
— Даешь еще! — радовался Глебка. Он жил сейчас полной жизнью.
— Ты москвичка? — спросила Фокасьева Катю.
— Нет.
Из подъезда пытался выскочить шустрый человек с тоненькой папочкой под мышкой. Он смешно вертел голо вой, прицеливаясь, когда бы ему выскочить. «Люди стали совсем нетерпеливыми, даже в пустяках», — подумала Катя. А она? Слишком терпелива, даже на свадьбе присутствовала. Зачем?
— Жилец, осторожно, — сказала Фокасьева, — снег с крыши сбрасывают. За счастьем приехала? Жилец, я же вас предупредила. Или поступать куда-нибудь будешь?
— Не буду, — ответила Катя, продолжая думать о своем.
— Значит, за счастьем все-таки?
Жилец с тоненькой папочкой выскочил, и в этот миг завизжала Муза Тетеркина: Глебка пристегнул ей к уху прищепку. Катя сбегала, спасла Музу, привела Глебку.
С крыши теперь полетели снег и лед мелкими кусками Видны были взмахи лопат. Из жэка пришли за Фокасьевой:
— Вас ждут в ремонтуправлении.
— Ты здесь покараулишь? — спросила Фокасьева Катю.
— Для этого и приехала, — улыбнулась Катя. — Специально.
— От причуд не продохнуть. — Фокасьева глубоко затянулась папиросой и ушла.
Глебка радостно смотрел наверх, на взмахи лопат ждал, когда снова полетят снаряды.
— Иди сюда. Встань возле меня.
Он послушно подошел, стал. Катя поправила на нем фуражку, отряхнула пальто. Глебка спросил:
— Ты сердишься на меня? — И заглянул Кате в лицо. — Сердишься? — повторил он обеспокоенно.
— Назови слово на букву «Д».
— Капитан Дик.
— Нет.
— Дыня, диван.
— Варьируй еще — вторая «У».
— Дупло. В классе у нас учится.
— Нет. Дурачок, — сказала Катя ласково.
Но Глебка обиделся, хотел отойти. Она его крепко взяла за руку. Он все-таки руку выдернул, перекрутился весь для этого и отбежал на другой конец двора. Оттуда по-мальчишески бескомпромиссно закричал:
— А ты… ты! Дворничиха!
Он кричал что-то еще, но не было слышно, потому что с крыши полетели самые большие снаряды… Началась канонада, от которой сотрясалась мостовая и которая так привлекательна для зрителей.
Когда Катя и Костя вернулись домой, Глебки дома не было.
— Ну, где этот Сверхчеловек?
Катя подняла голову и взглянула на фонарь: наверху, на фонаре, сидел довольный собой Сверхчеловек…
— Посмотри, какой он ловкий, — сказала Катя. Она не хотела, чтобы Костя ругал сейчас Глебку.
— Созреет и упадет, — сказал Костя.
На следующий день Катя спросила Костю:
— Ты думал о жизни всерьез?
— Зачем? Я мусорный гений. — Костя улыбнулся.
— Надолго или эпидемия?
— Ты предлагаешь свой леспромхоз? Я подумаю. — Костя продолжал улыбаться. С каждым днем Катя нравилась ему все больше, и он не скрывал этого. Зачем скрывать? Он хотел, чтобы Катя поскорее убедилась бы в этом сама.
— Я работаю на звероферме. И ничего тебе не предлагаю. — Теперь улыбнулась и Катя. — Ты вроде Глебки.
— Почему?
— Не созрел еще. На фонаре сидишь.
— Не созрел для чего?
— Для собственного сознания. За тебя решают обстоятельства. Ты и здесь в силу обстоятельств.
— А ты — обстоятельства?
Катя не ответила.
Разговаривали они на кухне. Катя закончила мыть посуду. Костя перетирал посуду полотенцем.
Они стояли рядом.
— Тебя кто-нибудь обидел? Ну… в том крае, где солнца восход? Куда ты ездила? — Костя спросил в своей шутливой манере, но Катя угадала в вопросе серьезность.
— С чего ты взял, что меня обидели?
— Показалось. — Костя был осторожен: он никак не хотел причинять Кате хотя бы малейшую боль.
— Закажу себе «кенгуру» и уеду, чтобы не казалось.
— В «кенгуру» на звероферме! — Костя засмеялся. — На севере диком!
— В лоб получишь, — сказала Катя и щелкнула пальцем по тарелке, которую держал Костя.
— А за что?
— Я самолюбивая девушка.
— Ты говорила, что ты любопытная.
— Я — всякая. Пора усвоить.
Костя накинул полотенце Кате на плечи и тихонько привлек Катю к себе. Совсем близко смотрел ей в глаза, ждал в Катиных глазах ответного движения. Катя спокойно сказала:
— Ты забыл.
— Что?
— Я ничего тебе не предлагаю. Повесь полотенце на место — в танковых войсках должен быть
