3
Шустикова-мама жила и не подозревала, что новая загадочная страна со своими проблемами однажды свалится ей на голову.
И это случилось, как гром среди ясного неба. Мама попыталась было сама разобраться, что к чему, но какое там! Запуталась совершенно и потеряла всякое представление о нормальной жизни, как и Клавдия Васильевна. И тогда один опытный человек посоветовал ей обратиться туда, откуда всё и началось.
Шустикова-мама осторожно подошла к дверям, на которых было написано: «Физик-теоретик». Мама очень волновалась. Открыла дверь, вошла.
Большая комната. Стояли книжные полки, шкафы, стулья. За письменным столом сидел физик- теоретик. Он кусал кончик карандаша и о чём-то думал. Заметив Шустикову-маму, кивнул на стул:
— Садитесь, пожалуйста. Я сейчас освобожусь.
Шустикова-мама села. Ноги у неё дрожали, и она могла бы упасть. Ей показалось, что туфли на ней надеты — правый туфель на левой ноге, а левый на правой.
Нет, всё в порядке, только показалось.
Физик-теоретик перестал кусать карандаш и разгладил пальцами волосы.
— Слушаю вас.
Мама тихонько кашлянула и попыталась произнести первое слово. Почему-то этого первого слова она особенно пугалась.
— Я… У меня в доме мир и антимир…
— Понимаю, — кивнул тут же теоретик.
— У меня близнецы. Сыновья. Слава и Стася.
— Продолжайте.
— И вот на днях Стася хотел войти в витрину магазина «Фрукты-овощи». А Слава хотел войти в витрину колбасных изделий. Всё делают левыми руками, на подушки кладут ноги. Получают двойки, а говорят — пятёрки.
— В зеркале? — живо спросил теоретик.
— Или в луже… — робко добавила мама.
Теоретик что-то быстро писал на листке бумаги.
— Один близнец плюс-минус другой близнец равны нулю близнецов, — вдруг заявил он.
— Что?.. — подняла испуганное лицо мама. — У меня нет ни одного сына?! Но ведь их у меня двое. Очень похожих. Раньше, чтобы не путать, одного стригла под машинку, а другой носил чуб.
— Вы стригли одного, а другой носил чуб?
— Да.
— Это меняет положение.
Теоретик опять начал быстро писать. Потом погрыз карандаш и сказал:
— Вы стригли одного и того же.
Шустикова-мама почувствовала, что от ужаса пол наклонился у неё под ногами. Она ухватилась за стул.
— Вы стригли Славку-Станиславку.
— Это и есть мир и антимир? — прошептала мама, заикаясь.
— Возможно.
— Значит, у меня один сын?
— Не обязательно. Если придерживаться теории относительности, то их два, три или четыре.
— Четыре… — простонала Шустикова-мама, ещё крепче вцепляясь в стул.
— Конечно! Остальные в зеркале или в луже.
В этот момент что-то стукнулось об пол. Шустикова-мама вздрогнула.
Но ничего особенного не произошло — просто теоретик уронил карандаш. И вдруг мама увидела, что карандаша на полу уже нет, а он снова в руках у теоретика.
Да, значит, всё в жизни относительно и каждая новая теория должна быть достаточно безумной… Мама только успела об этом подумать, как прозвучал голос физика, будто издалека:
— Теперь вы на правильном пути.
…Когда Шустикова-мама возвращалась домой, она чуть не вошла в витрину книжного магазина.
4
Клавдия Васильевна глубоко вздохнула, провела пальцами вдоль висков. Это чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Зрелище для неё повторимое, но Клавдия Васильевна переносит его с трудом, потому что она классный руководитель.
Если прежде повторимые зрелища были шумными, связанными с побоищами когда летели портфели, пеналы, учебники, тетради, пуговицы с курток, кеды, раскрученные за шнурки и пущенные как метательные снаряды, раздавались победоносные крики, — теперь была полная тишина.
Клавдия Васильевна поглядела на безмолвный класс, на парты, которые стояли наоборот, и на ребят, которые тоже сидели наоборот, спиной к доске. Все, кто за Славу Шустикова — Ковылкин, Зюликов, Токарев, — писали левыми руками. Каждый держал ручку в левой руке и писал. Старался.
Клавдия Васильевна не верила в физика-теоретика, она верила только в директора школы. И поэтому, когда опять увидела безмолвный класс, и парты, и ребят, которые находились в загадочной стране, она захлопнула дверь класса и заспешила по коридору. Затем вниз по лестнице на первый этаж, где физкультурный зал.
— Они невыносимы, эти близнецы!
Зал кажется пустым. Директор занимается гимнастикой и взобрался наверх по гимнастическому канату.
Клавдия Васильевна отыскала глазами директора.
— Я больше не могу! У меня голова разламывается!
Прежде, когда Клавдия Васильевна кричала на близнецов, у неё хрустел, разламывался голос, а теперь у неё хрустела и разламывалась голова.
Клавдия Васильевна проводит пальцами вдоль висков, глубоко вздыхает. Так ей делается немного легче.
Алексей Петрович спустился по канату. Надел пиджак.
— Давно рекомендовал всему педагогическому коллективу заниматься физкультурой. Поверьте мне — укрепляет.
— Я верю, — кивнула Клавдия Васильевна. — Скоро полезу. — И она пошатнулась. Вместе с ней пошатнулся гребешок, которым были подобраны сзади волосы. — Мне бы пережить высказывание великого физика, но я определённо не переживу!
— Ну, голубчики! — Директор явно почувствовал прилив сил после гимнастики. — Я их вытащу из антимира! И навсегда!
Алексей Петрович стремительно идёт по коридору, стремительно поднимается на третий этаж. Клавдия Васильевна едва за ним поспевает. Директор, он всегда директор — и в мире и в антимире. От такого заключения не отказался бы и физик-теоретик, если бы посмотрел сейчас на Алексея Петровича.
В коридоре на третьем этаже тишина…
Директор стремительно распахивает дверь класса.
6-й «Ю» сидит за партами. Все на своих местах. Ручка у каждого в правой руке. Всё нормально.
— Наступила весна, — сказал Алексей Петрович. — Поговорим об успеваемости.
Ребята молчат. Славка и Стаська тоже молчат.
Когда назревают какие-то события, да ещё неприятные, это как-то чувствуется. В воздухе появляется
