Всё началось с того, что мы решили стать партизанами. Нет, даже не с этого началось, а с того, что мы поссорились с Витей. Мы — это я и Коля Борушкин. Такой, знаете, длинный, худой и всегда немножечко лохматый. А Витя — это Витя Пряхин, наш одноклассник. Он отличник и много читает, а ещё здорово играет в городки и плавает лучше всех в квартале.
Все мы трое живём в одном дворе на берегу Исети. Мы вместе учимся и вместе играем. А вот недавно поссорились. Виноват тут Витя. И, пожалуй, Коля. Ну, и я немножко. В общем, все виноваты.
А получилось это так. Мы строили лодку. Настоящую большую лодку. Досок нам управдом Марья Ивановна дала… Вот, между прочим, интересно: управдом — слово мужского рода, он, а Марья Ивановна — она, женского рода. Как сказать правильно: управдом Марья Ивановна дала или управдом Марья Ивановна дал?
Ну, ладно. Значит, мы строили. И все шло хорошо до тех пор, пока не заговорили о названии лодки.
Витя предложил назвать ее «Дианой». Он стихи сочиняет, мифологией интересуется, — вот и мудрит. А Коля Борушкин сказал, что мы должны дать лодке имя «Смелый». А я сказал: «Дружба». А Витя говорит:
— Ничего вы не понимаете.
Ну, мы и поспорили. Витя — за «Диану», Коля — за «Смелого», а я — за «Дружбу». Потом мы с Колей согласились назвать лодку «Дружба смелых» — всё своё.
— Ваше название, — говорит, — для лодки не подходит.
Коля горячий, он говорит:
— Ну, и не нужно! Не хочешь «Дружбу смелых» — живи один, без дружбы.
А Витя ему:
— Ну, и начихать на вас.
— А ещё поэт! — так выражается. Безобразие.
Я говорю:
— Отдавай лодку нам. Нас больше. Мы двое, а ты один.
А он мне кукиш показал.
— Гвозди, — говорит, — мои, а не ваши. И рубанок мой был.
Ах, так? Ладно! Плюнули мы и ушли. Сказали, что и без него проживём, а только он потом плакать будет, и мы ему объявляем войну.
И решили мы с Колей стать партизанами. Не настоящими, конечно, а так, временно, чтобы Виктору вредить. И девизом нашего партизанского отряда стали слова «Дружба и смелость».
Сначала мы хотели напасть на Витину «судоверфь» и разрушить его лодку. Но потом решили: нет, пусть он свою достраивает, а мы построим свою. И ещё лучше, чем у него. Пусть не задаётся! Вот тогда и начнётся настоящая война. Будет дело на реке Исети!
Пошли к управдому Марье Ивановне ещё досок просить. Она сначала сердитое лицо сделала и ну браниться… А мы же знаем, что она добрая и всё равно даст. Выговорилась, а потом:
— Что уж
— О-о! — хором сказали мы с Колей. — Мы — аккуратно!
— Ну, то-то же, — заулыбалась она. — А я вам кое-что ещё припасу. Сюрприз сделаю. Если баловать не станете.
— Не будем! — дружно заверили мы.
Что такое она обещала нам припасти? Какой-то сюрприз… Но раздумывать об этом было некогда. Нам хотелось свою лодку спустить на воду раньше «Дианы». Нужно было торопиться.
Мы строили лодку, но не забывали, конечно, о том, что мы партизаны и ведём борьбу с Витепряхом.
Как-то вечером мы подкрались к «Диане» и увидели в ней забытый рубанок. Это был хороший трофей. На следующий день мы отправились на переговоры с противником. Клюнуло! За рубанок мы получили пятьдесят гвоздей.
Три дня мы ждали ответного налёта, но его не было. Вообще, Витя вёл себя совсем не воинственно. Ему, наверное, хотелось помириться с нами. Одному-то ведь не весело.
Время бежало быстро. Наша работа подходила к концу.
Как-то наш главный разведчик, младший братишка Коли, сообщил, что у Вити приготовлена банка голубой краски. Значит, собирается красить свою «Диану».
Мы с Колей собрались на военный совет.
— Голубая краска! Ты понимаешь? — горячился Коля.
У нас тоже была приготовлена краска, только не голубая, а жёлтая, какой полы мажут. Но вот если завладеть голубой!.. Мы решили банку с краской у Витепряха похитить. Во-первых, это должно внести уныние и растерянность во вражеские ряды. Во-вторых, это задержит спуск «Дианы» на воду. В-третьих, наша лодка будет голубой. В-четвёртых… В общем, всё получится здорово!
Два дня нам пришлось следить за Витепряхом, чтобы узнать, где у него хранится краска. И вот рыбка попалась на крючок. В субботу после обеда Витя вынес из дома какой-то длинный предмет, обёрнутый бумагой. Он покрутился около своей лодки — она была уже готова — и направился к дровяному сарайчику. Мы заметили, что из бумаги торчит конец гладко оструганной палки. Черенок малярной кисти! Витя зашёл в сарайчик, залез на толстое полено и положил кисть на полку, что над дверью.
Вечером мы забили в нашу лодку последние гвозди.
Когда пришла пора ложиться спать, я уселся за стол и взял в руки книгу. Но отец велел лечь в постель. Я лёг и притворился, будто уснул. А потом потихоньку выбрался из-под одеяла, оделся и бесшумно вышел из квартиры.
Во дворе было темно. Я подкрался к кусту сирени и прошептал:
— Дружба…
— И смелость, — отозвался голос Коли.
Потом он прибавил:
— А я уж думал: ты не придёшь, испугался.
— Как бы не так! — гордо сказал я, хотя чувствовал себя… не совсем.
— Ну, идём? — спросил Коля.
— Идём… Конечно… Только, знаешь… Как ты думаешь, хорошо мы делаем? Ведь это похоже на воровство.
— Я же говорю: испугался, — сказал Коля, но вдруг изменил тон: — Знаешь, что мы сделаем? Мы завтра ему свою краску отдадим. Ладно?
Мы подобрались к сарайчику и тихонько приоткрыли дверь. На дворе было темно, а в сарайчике — ещё темнее.
— Ну! — подзадорил меня Коля.
Я сжал зубы и храбро шагнул вперёд. В темноте нащупал толстое полено. Коля помог взобраться на него. Я стал шарить по полке. Вот что-то завёрнутое в бумагу. Твёрдое и длинное. Это, конечно, кисть… Вот какая-то банка. Тяжёлая.
— Есть. Готово!
Добычу мы решили унести домой. Коля взял кисть, а я банку с краской.
Утром я встал поздно. Солнце было уже над тополями. Прежде всего я побежал на кухню, где ночью спрятал за шкаф банку. Она была на месте. И в ней шикарная голубая краска. «Эх, — подумал я, — и красота же будет, когда лодку покрасим!»
Я наскоро умылся, позавтракал, схватил банку и побежал на двор. Только выскочил за дверь — сразу заметил что-то неладное. Мне бросилось в глаза яркое голубое пятно.
Это была лодка Вити.
Что такое?.. Я даже похлопал ресницами. Нет, верно, Витина лодка почти вся уже была выкрашена в голубой цвет. Сам Витя стоял около неё с кистью в руках, а рядом — Марья Ивановна. Она громко ругала его
