стремительный вираж к земле и начинает заходить на сильно отставший «радийный» грузовик с явно недружелюбными намерениями.
— Стой, — вопит Щербаков, — яростно барабаня кулаком по промятому металлу кабины.
Визг тормозов, и грузовик послушно замирает, окутавшись клубами белесой пыли.
— Вы что, — чуть не по пояс высовывается из окна кабины Стулов, — охренели там совсем, что ли?!
Но нам сейчас не до деликатных разговоров. Хотя наши боевые возможности и минимальны, но как-то помочь нашим отставшим собратьям мы просто обязаны. Щербаков словно тростинку выхватывает из крепления «Дегтярев» и с грохотом пристраивает его на бамбуковой жердине, укрепленной позади нашего самодельного кузова. Замысел его мне вполне ясен, и я, сорвав с себя поясной ремень, всем телом притягиваю слегка поржавевший ствол пулемета к скользкой древесине. Все в нашей машине напряженно молчат, ибо на пустую болтовню нет даже мгновения.
«Та-та-та-та-та», — болезненно бьющая по моим ушам длинная очередь в пятьдесят патронов улетает в сторону заходящих на атаку самолетов. Глухой щелчок, и опустошенный диск падает нам под ноги. Щербаков начинает пристраивать второй диск, но тот, как назло, заклинивает. Я невольно зажмуриваюсь, стараясь хотя бы на секунду отдалить неизбежное… Пулемет наконец-то оживает, но грохот близких разрывов дает понять нам, что наша попытка противодействия воздушной атаке не удалась. Преодолев себя, все же поднимаю голову. Радийная машина, на первый взгляд, осталась цела, во всяком случае, не было видно ни огня, ни даже дыма. Вокруг нее стоит лишь плотная завеса ржавой пыли. Проходит секунда, другая, и все вдруг понимают, что машина все еще стоит неподвижно.
Мы с Анатолием встревоженно переглядываемся.
— Задний ход давай, — пронзительно верещит взобравшийся на кабину Преснухин, — у них там что-то сломалось!
Судорожно ревет мотор, но наш грузовик едет вовсе не назад, а вперед, и Федор от неожиданности слетает вниз, с грохотом падая на решетчатый пол. Скрежещет коробка передач, и скорость наша возрастает. Бледный как смерть Щербаков перекидывает «Дегтярев» через согнутую в локте левую руку и дает короткую очередь прямо над головой пригнувшегося к рулю Стулова.
— Назад говорю, мать твою так, — горланит он во всю мощь своих легких.
Старлей, будто очнувшись от недолгого обморока, удивленно вскидывает голову, резко тормозит и наконец-то включает заднюю передачу. Разворачиваемся и несемся назад. Самолеты уже заходят на второй круг, и наши шансы успеть тают с каждым мгновением.
По идее, с чисто арифметической точки зрения, Стулов конечно же был прав. Пока противник разбирается с одной нашей машиной, мы могли бы и улизнуть, ибо до зарослей было не более километра. Ведь на том грузовике всего лишь двое, а здесь — пятеро. Но некие высшие силы заставляют нас делать именно то, что мы сейчас и делаем, — ехать назад. И хотя двойственность нашего положения для всех очевидна, но ничего более умного сделать не можем. Накрепко внушенное за время службы правило: сам погибай, а товарища выручай, руководит сейчас всеми нашими действиями.
Вверх, на самолеты, мы уже не смотрим, это бесполезно. Все наше внимание сосредоточено только на подбитой машине. Вдруг мы видим, как из кабины «радийки» выпрыгивают две человеческие фигурки и опрометью бросаются нам навстречу. Рулим им навстречу. Неожиданно над нашими головами мощно грохочет непонятный гром. Изумленно вскидываем головы. Из-за той самой рощи, к которой мы так торопились, бодро вытягиваются две белесые струн дыма.
— Ракеты, ракеты пошли, — подпрыгивает от радости спрыгнувший на подножку машины Камо.
Попав под столь внезапный и поэтому крайне коварный удар, атакующие самолеты разом забывают о недобитой машине и свечками взмывают в небо. За ними, словно щупальца гигантского спрута, устремляются и ракетные выхлопы. Вспышка, еще одна. Второй взрыв был явно удачнее первого. Один из самолетов окутывается черным дымом и начинает разваливаться на куски. Тут же скрежещут автомобильные тормоза. Прыжок. Короткие объятия. Дружеские толчки по спинам, словно после решающего гола в футбольном матче.
— Что случилось? — вырывается из наших разом пересохших глоток. — Почему встали?
— Задние колеса, — машет рукой Воронин, — видать их в лапшу порезало!
Все вместе забегаем за изрядно покосившийся на бок грузовик.
— Боже, — хватается за голову Преснухин, — вот это да!
Удивляться есть чему. Вся задняя часть машины густо издырявлена разнокалиберными осколками. Отдираем заклонившую дверь кузова и тревожно заглядываем вовнутрь радийной машины. Разрушения просто ужасны. От двух задних стоек остались только обломки. Да и оборудование, что стояло ближе к кабине, тоже изрядно пострадало.
— Вы только потому и уцелели, замечаю я, — что стойки приняли на себя основной удар.
— Разойдись, парни, — выскакивает откуда-то Стулов, уже успевший отвинтить запасное колесо. — Да, и домкрат тащите сюда. Скорее!
Замечено и не раз, чем больше паники, тем меньше дела. Все еще пребывая в шоке, пихаясь и мешая друг другу, только с третьей попытки устанавливаем под заднюю ось домкрат. Вывешиваем машину, в четыре руки снимаем размочаленные осколками колеса. Ставим новые. Срывая ногти, опять же в четыре руки прикручиваем гайки. Домкрат долой, обломки под откос. Разбираться с пострадавшим оборудованием некогда, с ним после разберемся (если уцелеем). Господи, выноси поскорее! Занимаем свои места. Поджилки у всех трясутся, как у запаленных гончими зайцев. Наконец оба мотора оживают, и наше сумасшедшее путешествие продолжается. Вскоре дорога заводит в желанный лес, и наши учащенно стучащие сердца понемногу успокаиваются. Снижаем скорость и двигаемся дальше, как можно более экономя бензин. В заранее намеченное заветное местечко мы даже и не сворачиваем, не до этого. Скорее, скорее от проклятого места! Бог с ним с обедом, лишь бы самим уцелеть. Примерно через час выясняется, что бензина нам не хватит не до чего, поскольку обе канистры, висевшие на «кунге», лопнули, смятые ударной волной, и бензин попросту испарился. Выбрав удобное для стоянки место, останавливаемся. Расстилаем кусок брезента и обессилено заваливаемся на него все вместе. Некоторое время лежим молча, приходя в себя.
— Товарищ старший лейтенант! — вскоре не выдерживает Федор. — Вы почему ехали вперед, когда я командовал назад? (Постановка вопроса, конечно, неправомерна, с каких это пор младший сержант командует офицером?)
Над полянкой мгновенно повисает напряженная тишина.
— А я сам, Федя, не знаю, — поднимает голову Стулов. — То есть головой я вроде и понимал, что надо поворачивать, да и тебя прекрасно слышал, только вот руки мои и ноги делали нечто совершенно противоположное.
— Ладно, забудем, — подает голос Воронин. — Что вы хотите от человека, который еще не разу под хорошей бомбежкой не был? Я и сам, — он ухмыльнулся, — тоже дурака свалял. Вижу же, что машина на бок осела, а все равно, кричу на Ваньку, чтобы гнал сильнее. Он смотрит на меня, как на полного идиота, а я все разоряюсь, все кричу…
— И у меня тоже с головой замутилось, — тут же вскакивает Щербаков. — Я пулемет, значит, прилаживаю к нашей задней оглобле, и тут гляжу, Санек с ремнем на меня бросается. Я чуть не описался со страху, думал он меня удушить хочет. Потом гляжу, он просто решил ствол прижать к бревну, и так повис на нем, будто пиявка, на ремне-то, чтобы руки, значит, не обжечь. Стреляю по самолетам, а сам думаю, вот нервы у человека, вот успел сообразить. А я бы точно, впопыхах за горячий ствол голыми руками ухватился бы.
Все дружно хохочут. Слезы ручьями текут по нашим щекам, а мы все катаемся по брезенту и неудержимо смеемся. Над чем? Абсолютно ничего смешного! Но это я понимаю лишь сейчас, а тогда нам почему-то казалось, что удачней шутки и быть не может.
К вечеру движение по дороге усилилось. К границе пошли небольшие колонны автомашин и разрозненные пешие отряды военных и гражданских, одетых в темную, совершенно одинаковую одежду. В обратную же сторону потянулись порожние транспорты и бензозаправщики. У одного из них Воронин смог разжиться бензином. Остановив одинокую машину, он долго о чем-то «беседовал» с сопровождающим ее солдатиком, поминутно заглядывая в русско-вьетнамский разговорник. Торговля, видимо, была жаркой,
