Зак отрицательно помотал головой. Я поспешно отстегнул от ремня фляжку, протянул ему:
– На, полечись. Выпей все. Если даже опять вытошнит, так хоть желудок промоешь.
– Отвали, мужик. Промываниями это не лечится.
– Почему? Отравление только так и лечат. Промывания, клизмы…
– Это не отравление, – убежденно просипел Зак. – Это проклятие Черного Шамана. Мы решили дезертировать, вот оно и подействовало. Я сейчас сдохну, а после труп встанет и задушит тебя. – Он снова прижал руки к груди. – Беги, мужик, ты еще можешь спастись!
– Кончай молоть чушь, – рассердился я. – Никакого проклятия нет, я уже объяснял. Просто ты нажрался жирной, просроченной дряни. А может, и не просроченной, просто твой организм здесь отвык от всего этого американского дерьма. Пей, солдат, это приказ.
Я сам открутил крышку у фляги и сунул горловину в рот Маггуту. Наклонил. Тому не оставалось ничего иного, как начать покорно глотать. Опустошив флягу почти без остатка, Зак несколько секунд прислушивался к себе, затем громко рыгнул. К счастью, тем дело и ограничилось. Посидев еще немного, орк слегка приободрился. Видимо, спиртное подействовало именно так, как следует. Нельзя сказать, что Маггут воспрянул духом, но умирать определенно передумал.
– Ты не все знаешь, – сказал он и помахал пальцем из стороны в сторону, – потому и думаешь, будто я дикарь. Верю всяким штучкам с колдовством и все такое прочее. Тошнота – не главное. Может, она и на самом деле из-за чипсов. У них был какой-то странный привкус. Да и кола кислым отдавала. Но это все чепуха. Главное-то, брат, мне грудину жжет. Как раз там, где Шаман метку верности поставил. Будто огнем, понял! А это уже тухлой колой не объяснишь.
– Да я и не собираюсь. Ранка могла воспалиться, только и всего. Дай-ка взглянуть. Да не вздрагивай ты, как девочка! Я аккуратно.
Присев на одно колено, я расстегнул пуговицы орочьей гимнастерки. Обнажилась блестящая от пота желто-черная грудь. Чуть повыше все еще припухшего кружочка «метки верности» извивалось и подергивалось что-то живое, удлиненное и проворное.
– Ну, это же все объясняет, – облегченно сказал я.
– Что объясняет? – забеспокоился орк. Опустить глаза, чтоб увидеть самостоятельно, он боялся. – Что там? Гниет, да? Гангрена?
– «Отрежем, отрежем Маресьеву ногу! Не надо, не надо, я буду летать! Но ваша гангрена внушает тревогу. Так режьте же, режьте же…» – процитировал я с выражением. Однако, заметив, как испуганно прислушивается к словам русской речи орк, пообещал: – Сейчас сам увидишь.
Я примерился и крепко ухватил живчика двумя пальцами. Шкурка у того была твердая, немного шершавая и в то же время скользкая. Живчик завертелся вдвое шустрее. Я вонзил в него ногти и резко дернул. Звериный рев Маггута смешался с моим торжествующим возгласом.
– На, любуйся своим проклятием, – сказал я и сунул дергающуюся тварь Заку в ладонь. После чего выплеснул ему на грудь остатки шиповникового эликсира.
Орк зашипел сквозь зубы. Затем разжал ладонь, посмотрел на то, что там подергивалось, и брезгливо отбросил.
– Что за гадость?
– Точно не скажу. Похоже на пиявку.
– Ох, Наср! Слышь, мужик, а пиявки ядовиты?
– Наоборот, страшно полезны. Их даже специально разводят. Во врачебных целях.
– Un-fucking-believable! – потрясенно воскликнул орк. – Первый раз слышу, чтобы кровососов выращивали для лечения. Наверное, это только в России. Правду, видно, говорят, что у вас медикаментов постоянно не хватает.
– Само собой. От болезней только водкой да пиявками спасаемся, – язвительно парировал я. – Зато у нас образование первоклассное, даже самые тупые дети в колдовство не верят. А теперь встать, рядовой Маггут. Довольно изображать жертву абор… э… проклятья. Нужно спешить. Кажется мне, свобода уже близко. Свежим ветерком веет.
Так и оказалось. Через какой-нибудь десяток минут быстрой ходьбы мы разглядели впереди светлый полукруг выхода, затянутый густой сеткой растительности. Издали радостный, не вполне цензурный клич – и побежали.
На поверхности стоял вечер. В небе слабо мерцали брызги ранних звезд. Такие же, но дрожащие и дробящиеся светлые точки виднелись внизу. Там несла мутные воды широкая медлительная Касуку. Вдалеке, на юге, сквозь силуэты пальм помаргивали огни Ксакбурра.
Берег был пустынен, лишь неподалеку горел крошечный костерок.
Прорваться во дворец тем же способом, что и старшие диверсанты, Люсьен не смог – это поставило бы под угрозу не только его собственную жизнь, но и целостность сосуда, чье значение с каждым днем, а в последнее время и часом возрастало.
В поисках безопасного входа во дворец гомункулус уходил все дальше от КПП. Периметр имел форму замкнутого шестиугольника и охранялся повсюду одинаково надежно. Люсьен начал испытывать что-то вроде тревоги, но тут его органы чувств уловили глубоко под землей пустоту. Анализ показал, что это могло быть тоннелем, идущим от дворца в сторону реки Касуку. Люсьен получил шанс.
Идя вдоль подземных пустот, он миновал кварталы состоятельных гоблинов, затем кварталы среднего класса и бедноты, затем большую рощу кривых деревьев, заваленную кучами мусора, и спустился по крутому склону к реке. Берег покрывали чахлые заросли каких-то эндемичных кустов, а вся почва между ними была обильно усеяна бытовыми отходами самого отвратительного вида. Судя по ним, в сезон дождей Касуку разливается и затопляет этот бережок, принося мегатонны плавучего хлама со всего Ксакбурра.
К тому времени Люсьен успел потерять четкий след предполагаемого тоннеля. Однако надежда обнаружить вход еще оставалась, и он двинулся вдоль берега, не обращая внимания на грязь и заросли. Порой он проваливался в вязкую жижу, но подобные мелочи почти не замедляли его размеренного хода.
Глава 20
Касуку в районе столицы имела спокойный нрав и текла точно на запад. Хоть компас по ней проверяй. Туда же сносило воды впадавшего в реку подземного ручейка – вместе с нечистотами и теми непоседливыми хухум, которым было скучно в тоннелях.
Замеченный нами костер находился также на западе. Рядом с ним виднелась одинокая фигура. Упитанный абориген готовил над углями что-то вроде шашлыка. От этой буколической картины – сидящий возле огня толстячок жарит мясо – прямо-таки веяло покоем и гражданским согласием. После короткого обсуждения мы решили, что опасаться позднего ценителя натуральной кухни не стоит. Пусть он лучше сам боится двух крепких парней.
От костра веяло дымом и горячей пищей. И это пробудило у морально менее стойкого орка звериные, прямо-таки хищнические инстинкты.
– Давай нападем на него и отберем жратву! – блестя глазами, предложил Зак.
– Мы не бандиты! – мужественно возразил я. – Пока нет иного приказа, мы по-прежнему бойцы «небесных повязок», они же воины-освободители ОАТ.
– Можно подумать, только бандиты должны ужинать. Миротворцам не положено, что ли? Я, между прочим, уже много недель не пил апельсинового сока, а у меня он в контракте записан!
– Отнимать еду у мирных аборигенов мы не имеем никакого права.
– Так ведь это, поди, подлый киафу, наш заклятый враг, – зашел с другого бока голодный диверсант.
– Все равно кто, хоть тувлюх, – отрезал я, гордясь собственной принципиальностью. – Для миротворцев нет разделения на племена. Даже таха пришли в город не для того, чтобы ссориться с простыми киафу.
– Разве? – усомнился Зак. – А я думал, что наша задача – поголовно их перерезать.
Он протяжно вздохнул и завистливо уставился на аборигена. Тот будто почувствовал: обернулся, заметил нас, схватил с рогулек шампур и шмыгнул в заросли.
– Точно, киафу, – сделал вывод орк. – Самая жадная гоблинская порода. У-у, скотина! Зря мы ему не наподдавали. Сейчас бы уже были сыты.
– А мне он показался знакомым, – проговорил я в сомнении. – Наср, сейчас повсюду будет Рож
