пластик и шкатулку вместе с садовыми инструментами и фонариками, спрятала в принесенный днем чемодан, а потом собрала украшения и осторожно, по одному, сложила в большую сумку.
Швырнув смятые газеты в корзинку для мусора, Челси вытряхнула покрывало и направилась в ванную умыться. Потом, уже переодетая в темно-зеленую юбку и коричневые туфли, придирчиво оглядела себя в зеркало и, убедившись, что все в порядке, позвонила администратору.
– Пожалуйста, пошлите рассыльного за моим чемоданом. Я выписываюсь, – сухо объявила она.
Держа сумочку под мышкой, Челси последовала за рассыльным вниз к кассе, где кассир очень удивилась:
– Я вижу, вы только сегодня въехали. Что-то не понравилось? Номер?
– Нет, все в порядке, но мне необходимо уехать.
– Вам известно, что нужно оплатить суточное пребывание?
Челси порылась в сумке и, не глядя на женщину, ответила:
– Конечно. Я просто не знала, что сумею закончить все дела за один день, иначе просто не стала бы снимать номер. Но это мои проблемы, не ваши.
– Нет ли каких-нибудь счетов из бара или ресторана? – осведомилась кассир.
– Нет, я была слишком занята, – объяснила Челси, выкладывая наличные и думая, что на этот раз сказала чистую правду. Она с легким сердцем вручила рассыльному жетон от автостоянки и попросила привести машину. Когда тот выполнил поручение, Челси дала ему и водителю по доллару и уехала. Она хотела было вообще обойтись без таких широких жестов, поскольку после сегодняшнего приключения и так придется обходиться целый месяц без ланча, но не хватило духу совершить столь смелый поступок.
Выруливая с подъездной дорожки на бульвар Сансет, девушка, не удержавшись, дала волю радости.
– Йохо-о-о! – завопила она во весь голос.
Третий этап на пути спасения семьи от голода был благополучно завершен. Первый закончился, когда Челси сумела спасти драгоценности от пожара, второй выполнен в ту ночь, когда она их спрятала. Ну и сообразительным же ребенком она была тогда! Теперь необходимо придумать, как получить за них как можно больше денег и не впутаться в неприятности с законом.
ГЛАВА 32
Во времена, когда романтический ореол и шик вышли из моды, а молодые женщины больше не покрывали лаком волосы и обходились без косметики, когда секс-идолами становились антигерои, а джинсовая ткань преобладала на вечеринках и в ресторанах, Банни Томас была анахронизмом. Пройдя за всю долгую карьеру путь от очаровательного ребенка-звезды, до всемирно известной красавицы-актрисы серьезного плана и наконец превратившись в «конченого человека», она по-прежнему оставалась продуктом студийной системы старого Голливуда, что являлось непоправимым недостатком в глазах реалистов-режиссеров «новой волны». Но помимо несомненного актерского таланта, Банни, однако, обладала драгоценным даром, над которым бессильны и время, и смена мод. Этот дар – «звездный» дар – качество прирожденной звезды, непередаваемая субстанция, заставили мир в лучшие времена поклоняться ее обладательнице, но в худшие оставляли ее обессиленной, угнетенной, неспособной справиться со всеобщим пренебрежением.
Именно это «звездное» качество, бывшее, как никогда, сильным в тот момент, когда Банни грациозно скользила по сцене во время церемонии награждения, побудило зрителей единодушно подняться и устроить ей овацию. В конце концов, она была звездой уже в девять лет – слишком долгое время, чтобы стать неизменным атрибутом американского образа жизни, и достаточно любима публикой, чтобы превратиться в легенду. На таких событиях, как присуждение премий Академии, где конкуренция просто убийственна, никто не смел задеть ее, даже близко подойти – и все из-за этого рокового дара. Кроме того, помогло, что люди отнеслись к Банни сочувственно из-за трагической попытки покончить с собой, подробно описанной в прессе. И когда она стояла на сцене с протянутыми руками, словно стремясь впитать в себя любовь, перетекающую из зала на сцену, глаза всех и каждого были устремлены на длинные зеленые атласные рукава. Может, удастся разглядеть выглядывающие из-под манжет бинты?
Ошеломленная волнами искренней симпатии, Банни величественно ждала у микрофона, пока представители высокого искусства воздавали должное великой актрисе, навсегда оставшейся в истории кино. В эти несколько коротких мгновений мир снова принадлежал Банни. Наконец она заговорила. Глаза блестели, лицо сияло, голос нежен и мелодичен. Красота… неописуемая. И когда она объявила имя лауреата, это оказалось совсем лишним, ненужным. Хотя статуэтка принадлежала другому актеру, всем стало ясно, что именно Банни была в эту минуту истинной виновницей торжества.
За кулисами толпились фотографы, щелкали вспышки, репортеры отталкивали друг друга, чтобы протиснуться поближе к Банни, лихорадочно выкрикивали вопросы, хотя актриса не снималась вот уже больше двух лет. Банни действительно была легендой своего времени; но несмотря на то, что снимки живых легенд то и дело появляются на страницах газет и журналов, никто не предлагает им работу, достойную столь высокого положения.
После церемонии, на шумном приеме, все чмокали воздух в миллиметре от щеки Банни, говорили, что она выглядит «фантастически», и сожалели, что встречи так редки. И хотя каждый обещал позвонить, никто не уточнил когда. Банни впала в эйфорию от всеобщего внимания, зато Леверн оценивала ситуацию весьма критически. Поклонение, обожание… все будет забыто к тому времени, когда завтрашние газеты полетят в корзину для мусора. Стоя в стороне, Леверн постаралась запомнить имена продюсеров и студийных администраторов, пресмыкавшихся перед ее дочерью, так, чтобы не пропустить ни одного.
На следующее утро, положив перед собой список, Леверн позвонила Хилде Маркс. Хилда, все еще терзаемая угрызениями совести за то, что по ее вине Банни пришлось вытерпеть грубые оскорбления Гектора Дилуорта, немедленно подняла трубку. Правда, она, по большей части, всегда тут же отвечала на звонки Леверн – так было легче. Мать Банни обладала способностью терзать секретарш, пока не добивалась всего, что хотела.
– Доброе утро, Леверн.
– Видели вчерашнюю церемонию?
– Конечно, и должна признать, Банни выглядела просто великолепно. Так выгодно выделялась среди всех этих локонов и мишуры! Кроме того, рада видеть, что она сбавила пару фунтов.
