— Правильно. И к тому же отберут у тебя нож.
— Отберут у тебя нож? — повторил Матиц и сунул руку в карман.
— И ты его никогда больше не получишь. А теперь скажи мне, как ты без него будешь строгать палку, а?
Матиц был так напуган, что даже не повторил слова Хотейца.
— Поэтому на тебе всегда должны быть рубаха и штаны! — закончил Хотеец. — Всегда! Днем и ночью!
— Днем и ночью! — повторил Матиц и поднял палец, чтобы получше запомнить этот наказ.
И он его запомнил: впредь жил в меру своих возможностей — никогда не появлялся в деревне голым, а штаны и рубаху не снимал даже ночью. Сидя на скалах и стенах, он строгал палки, ходил из дома в дом, ел, продолжал расти и вырос великаном. Встретив женщину, останавливался и таращился на нее, скалил зубы и громко дышал. Девушки обходили его стороной, если же их было несколько, они забавлялись беседой с ним.
— Говорят, ты женишься на Катре, — поддразнивали они.
— На Катре? — удивленно открывал рот Матиц.
— Может, она тебе не нравится?
— Нет! — решительно качал головой Матиц.
— А почему?
— Катра некрасивая.
— А ты красивый. Был бы еще красивее, если бы не ходил таким заросшим.
— Таким заросшим? — повторял Матиц и чесал подбородок, покрытый редкими курчавыми волосами.
— Мог бы и пообстругаться!
— Пообстругаться? — удивленно моргал Матиц.
— Конечно. Только не сам, порежешься! Пойди к Лопутнику и попроси, пусть пообстругает!
— К Лопутнику, пусть пообстругает! — повторял Матиц, подняв палец, и отправлялся к Лопутнику, сапожнику, который занимался и ремеслом цирюльника, то есть стриг крестьян и брил инвалидов, больных и покойников.
Девушки подшучивали над большим младенцем, а перекупщица Катра, сорокалетняя тучная баба, у которой голова была тоже не совсем в порядке, по-настоящему боялась Матица. Целыми днями, от зари до зари, ковыляла она с двумя корзинами по проселкам и тропам от одного хутора к другому, где скупала яйца, масло и цыплят. Она сердито переругивалась с сельскими девушками, которые уговаривали Матица жениться на ней, а на пустынной дороге содрогалась от страшной мысли, что Матиц может на нее напасть.
— Когда он меня встречает, он всегда останавливается, он на меня смотрит, смотрит на меня! — плача, жаловалась она Хотейцу, бесконечно повторяя глаголы и местоимения.
— Слышал я, слышал, что он на тебя глаз положил, — говорил Хотеец, который любил подшутить над Катрой.
— А ты слышал ты? — кивала головой толстуха. — Как заколотый вол на меня смотрит, смотрит на меня!..
— Катра, ты трясешься попусту, — усмехнулся Хотеец и махнул рукой, — вол не опасен. А заколотый вол тем более!
— Не опасен, не? — обиженно затянула торговка и вытаращила полные слез глаза. — Тебе хорошо смеяться тебе, потому что ты не женщина ты!.. Если бы ты был ты женщина, ты бы тоже трясся бы!..
— Конечно, — поддакнул Хотеец. — Каждая настоящая женщина всегда немного трясется.
— А я не немножко я трясусь, — застонала Катра. — Я вся я трясусь я!
— А вот это уже чересчур, — усмехнулся Хотеец.
— Ничуть не чересчур не! — обиженно возразила Катра. — До костей я трясусь я!.. И ты бы трясся бы ты, если бы он на тебя напал на тебя!..
— Если бы напал? — удивленно развел руками Хотеец.
— А на меня он напал на меня, — со слезами сказала Катра и обеими руками ухватилась за передник.
— Кто на тебя напал? — посерьезнев, спросил Хотеец.
— Матиц на меня напал на меня, — медленно произнесла Катра и подняла передник.
— Что? — выпрямился Хотеец. — Когда он на тебя напал?
Катра не ответила, только ниже наклонилась и принялась вытирать передником свои вытаращенные слезливые глаза.
— Где он на тебя напал? — строго спросил Хотеец.
Катра молчала, наклонилась еще ниже и громко высморкалась в нижнюю юбку.
— Чего ты носом шмыгаешь! Открой рот и скажи! — загремел Хотеец. — Ты врешь?
— Ничего я не вру я! — обиженно возразила Катра. — В Жлебах он напал на меня он… Шла я мимо Штруклева сеновала я, уже прошла его, я прошла, да оглянулась я, и увидела его я. В дверях стоял и на меня скалил зубы на меня…
— Он что, кинулся за тобой?
— Кинулся… Я бросилась я бежать, слышала только я, как он закричал он «Хо-ооо-ой!» — и за мной… Изо всех сил бежала, да никак не могла никак! Как из свинца были ноги были!.. А он уже у меня за спиной у меня и прямо за ворот мне дышит мне…
— Он тебя поймал?
Катра только покачала головой, вытирая мокрые глаза.
— Ага! — с облегчением вздохнул Хотеец. — Выходит, не поймал?
— Не поймал он меня он, — призналась Катра и тут же добавила — Да он почти наверняка бы меня поймал меня, если бы я от страха не проснулась я!..
— Что?! — подскочил Хотеец. — Проснулась?.. Что ты мелешь?!
Катра громко высморкалась и медленно произнесла:
— Ведь он не взаправду на меня напал на меня… И я вся мокрая была от страха я, когда проснулась…
Хотеец сжал губы, посмотрел на небо, потом уставился на придурковатую бабу и принялся покусывать свои седые усы, не зная, как отнестись к этому — сердиться или смеяться.
— Чего ты на меня так смотришь так? — плачущим голосом спросила торговка.
— Дура! Разве Матиц виноват, что он тебе снится?!
— А почему не виноват? — Катра обиженно вытаращила слезящиеся глаза. — Если бы не боялась его я, он бы мне не снился мне!
Хотеец помолчал, задумался и подтвердил:
— Хоть ты и глупая баба, а по-своему права.
— Ну теперь ты за него возьмешься за него? — поинтересовалась Катра.
Хотеец все еще раздумывал и поэтому не ответил ей.
— Если ты за него не возьмешься за него, я пойду к карабинерам пойду, — пригрозила Катра.
— Дура! — подскочил Хотеец. — Я и раньше знал, что ты придурковатая, но что такая дура, не представлял.
— Даже если я дурная, все равно я женщина я! — обиделась слезливая торговка и решительно высморкалась. Она подобрала свои корзины и снова пригрозила — И я пойду я к карабинерам пойду.
— Иди! Иди! — Хотеец устало отмахнулся от нее, решив спокойно обдумать положение. Катра есть Катра, ее пустая болтовня пустой болтовней и останется. Однако с Хотейцем о том же не раз заводили разговор умные женщины, опасавшиеся, что в один прекрасный день у Матица закипит кровь и он озвереет. Они предлагали его хорошенько припугнуть, прежде чем дело дойдет до беды. Хотеец, правда, смеялся над ними и успокаивал их: мол, Матиц еще ребенок и глупо обращать его внимание на такие вещи, хотя понимал, что в положенное время природа потребует своего, и уже задумывался, как бы здесь Матица научить уму-разуму.
Но раньше, чем ему удалось это сделать, случилась беда, по правде говоря, это была не совсем беда,
