Амальрик посинел от злости.
– Уж хоть бы умел взять вину на себя… – сердито бормотал он.
Отовсюду слышались возгласы:
– Трус! Мальчишка! За бабий подол цепляется!
– Молчать! – осадила их Сибилла. – Перед вами – будущий король!
– Король?! Этот?! Ха-ха-ха!…
– Молчать! – поддержал принцессу Ибелин. – Нельзя оскорблять рыцаря!
– Смотрите-ка! Нашелся защитник!
– Не позволим! Не позволим вам венчаться!
– Вот как? Не позволите? – Сибилла сверкнула глазами.
Красивая и грозная, она бросала баронам вызов, ощущая, что она сильнее их. На побледневшем ее лице гневно пылали щеки. Точеные ноздри яростно раздувались. Ибелин смотрел на нее со своего места с благоговейным восторгом.
– Не позволите?! – повторила она. – Так слушайте: две недели рыцарь де Лузиньян содержался под замком у тамплиеров. Все это время я провела с ним. Если король намерен допустить, чтобы его сестра родила бастарда, пусть запрещает брак!
– Ох! – застонал Ибелин, обхватив руками голову.
Гнетущая тишина повисла над собранием после столь откровенного, неслыханного признания принцессы. Раймунд уставился на племянницу с негодованием, смешанным с восхищением. Жослен де Куртене глупо захихикал. Вит молил небеса ниспослать молнию, которая поразила бы его на месте, избавив от этой пытки.
Всеобщее молчание нарушил старый Онуфрий де Торон.
– Позор! Позор! – закричал он, воздевая руки горе. – Выпороть эту… эту… – и изгнать! Вот до чего мы дожили!
Тщетно рыцари старались его успокоить. Озабоченный архиепископ Вильгельм бросился к королю.
Амальрик Лузиньян был вне себя от злости. Никогда, никогда не станет его брат настоящим королем! Бароны не забудут, как он стоял перед ними в тени своей возлюбленной, как будто это она его соблазнила, а не он ее!
– Выведите вон распутницу! – не унимался коннетабль. – Сгинет, сгинет держава, коли самовольство бесстыдной девки возьмет верх над советом!
– На себя бы посмотрели, вы все! – ничуть не смущаясь, ответила Сибилла. – Уж так ли вы сами слушаетесь совета?
Вернулся архиепископ.
– Государь объявляет, что ввиду возмутительного поступка Сибиллы Иерусалимской он лишает ее права на трон и передает его принцессе Изабелле.
– Верно! Верно! Мы согласны!
Сибилла вздрогнула. Такого она не ожидала. Готовая биться до последнего, она злорадно засмеялась.
– Изабелла?! Не прикажете ли теперь ей обвенчаться с Ибелином? Но у нее уже есть жених – младший Онуфрий де Торон, и за другого она не пойдет. Не хотите моего мужа – будет вами править Онуфрий!
Собрание забурлило. Вот ведь наваждение! Старый коннетабль взобрался на скамью, чтобы его было лучше слышно, и кричал, тряся седой головой:
– Благородные рыцари! Мой внук в короли не годится! Он будет еще хуже этого!
– Позвольте! – вмешался Ренальд де Шатильон. – Молодой Онуфрий – мой пасынок. Чем он не король? Я стою за него!
Великий магистр рассерженно фыркнул. Этот глупый петух готов нарушить их соглашение! Волнение в зале не стихало. Архиепископ вновь бросился к королю.
– Сибилла, – сказал вполголоса Раймунд, – опомнись! До чего ты довела совет? Это же балаган, игрище бродячих комедиантов, а не собрание баронов! А ведь тут решается судьба королевства! Судьба королевства!
– Я не отступлю, – произнесла принцесса, сжав зубы. – Слишком далеко я зашла.
– Я не виноват! Я не виноват! – повторял Вит, чуть не плача.
Тем временем подоспел архиепископ с новыми вестями от Балдуина.
– Государь, – сообщил он, – лишает прав на престол обеих своих сестер и просит баронов признать королем сына покойного Вильгельма де Монферрата и Сибиллы Иерусалимской, короновать его без промедления, а регентом при малолетнем монархе назначить Раймунда, князя Триполи. Король настоятельно просит об этом, взывая к милосердию собравшихся и заклиная их позволить ему спокойно отойти в мир иной.
При этих словах голос архиепископа Вильгельма предательски задрожал, но сказанное им упало на добрую почву – члены совета почти единодушно воскликнули:
– Быть по сему! Да здравствует король Балдуин V! Короновать его! Короновать!
– Не бывать посему! – пытались оспорить это решение великий магистр де Ридефор и Ренальд Шатильонский, но никто не обращал на них внимания, тем более что каждый из них гнул свое: один
