— Он просто злобный сплетник! — сказала Ингейн. К ней вернулось хорошее настроение, и она слегка пожала руку Уолтеру. — Кто знает, Уолтер, может, он предчувствует, что у него будут причины поволноваться.
Уолтер никогда не видел Большой зал, и, помогая Ингейн сойти вниз по ступенькам, он с интересом осматривался. В длину зал был футов восьмидесяти, а в ширину — сорока. В центре одной из стен было прорублено огромное окно, сквозь которое Нормандская женщина и ее гости наблюдали, как кормили голодных детей. В конце было окно поменьше. Стены из темного камня были толщиной в двенадцать футов, а потолок так высок, что невозможно было различить верхние балки, и в зале стоял полумрак, потому что света свечей было недостаточно. Зал был бы холодным и неуютным, если бы не дубовые панели высотой до девяти футов. Их поставили при графе Рауфе, и не было никаких сомнений, что за панели заплатили из богатого приданого его жены. На возвышении в конце зала сидели менестрели. Когда Ингейн появилась в зале под руку с Уолтером, они настраивали инструменты. Музыканты начали исполнять веселую мелодию. На лице леди Ингейн появилась гордая улыбка. Уолтер понял, что ей нравилось показывать себя гордой хозяйкой замка.
— Мать Эдмонда будет с нами за ужином? — неуверенно спросил он ее шепотом.
Ингейн покачала головой:
— Нет. Она не часто покидает свою комнату, и, честно сказать, меня это вполне устраивает.
На стол подали множество блюд, стояли красивые приборы, но трапеза была скучной и напряженной. Уолтер сидел в конце возвышения и не принимал участия в разговорах. Он не расстроился, потому что ему они не были интересны. Ни на минуту не закрывал рта Жильбер Безьер, трубадур из Франции. Лицо этого человека сильно напоминало лошадиную морду, он постоянно твердил о былой славе трубадуров с континента и о том, как их осталось мало. Когда трапеза была закончена, Жильбер принес инструмент и запел куплеты, которые сам сочинил. Он пел гнусавым, неприятным голосом. Уолтер решил, что мелодия не была красивой, а стихи настолько наивны, что не делали чести знаменитому трубадуру. Уолтера поразило, как почтительно взирали на исполнителя все остальные гости, даже Ингейн, рядом с которой на шесте сидел ее любимый сокол, слушала певца, скармливая лакомые кусочки своему пернатому любимцу. Уолтер подумал, что гости считают этого ревущего клоуна великим артистом.
Наблюдая за присутствующими, Уолтер часто останавливал взгляд на оживленном лице хозяйки замка и нахмуренной физиономии Ниниана. Тот осушал кубок за кубком и вскоре совершенно опьянел.
Уолтер не собирался оставаться в Булейре на ночь и после ужина попрощался с хозяйкой. Она решила его немного проводить.
— Я очень рада, что ты к нам приехал, — сказала Ингейн, поднимаясь по лестнице. Мальчик-паж следовал за ними. — Но, Уолтер, это был очень короткий визит, тебе следует заезжать сюда почаще.
— Я приехал, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты была щедра в отношении земли.
Она быстро взглянула на него, не поднимая головы:
— Я постаралась выразить вам таким образом благодарность. Земля по праву принадлежала твоему деду, и мне никогда не нравилось, что отец за нее так цеплялся. Уолтер, я все время что-то пыталась от тебя скрывать. Ингейн помолчала. — Приезжай ко мне, когда будет меньше гостей и нам никто не помешает. Нам следует о многом поговорить.
— Я это сделаю с огромным удовольствием. Ингейн, казалось, колебалась.
— Тебе должно быть известно, что меня всегда интересуют дела моих друзей. Я ничего не слышала о том, чтобы ты предпринимал какие-то шаги, чтобы расторгнуть… твой ненужный брак… Может, тебя беспокоит, что за это придется заплатить слишком много, а у тебя нет таких денег?
— Деда действительно волнует стоимость этой процедуры, но он тем не менее настаивает на том, чтобы я не откладывая занялся этим делом. Но, честно говоря, я ничего не предпринимал не из-за денег.
Ингейн укоризненно взглянула на него:
— Тогда почему же? Уолтер, я тебя не понимаю. Уолтер вздохнул:
— Наверно, ты права. Мне следует начать думать о будущем.
— Если дело в стоимости… — медленно проговорила Ингейн, — то в данный момент у меня туго с деньгами. Я никак не могу найти спрятанное Эдмондом и его матерью золото…
— Его мать не говорит, куда они его дели?
— Она твердит, что все принадлежит ей, — Уолтер почувствовал, как напряглись пальцы красавицы. — Она совсем сошла с ума, но продолжает хранить тайну. Иногда мне хочется отдать ее в руки Джека Далди, чтобы он помог ей кое-что вспомнить!
— Но по закону эти деньги принадлежат твоему сыну!
— Часть из этих денег — мои. Я приказала тщательно обыскать замок, но ничего не нашли. И в ее комнате денег нет. Мы там все проверили. — Ингейн постаралась успокоиться. — Но, несмотря на это, я могу тебе помочь. Когда я была в беде, вы меня выручили, и теперь я буду счастлива отплатить тебе тем же.
— Я тебе очень благодарен, но в этом нет необходимости. Они дошли до домика привратника. Над головой он видел острые пики подъемной решетки. Ингейн пошла медленнее.
— Уолтер, ты очень осторожен. Наверно, это все твоя саксонская кровь. Тогда мне придется тебе кое- что разъяснить. Я не собираюсь долго оставаться вдовой. Поместьям Булейра нужна крепкая мужская рука, и, честно признаться, мне не нравится жить одной. — Ингейн отпустила руку Уолтера и сделала шаг назад. — Ко мне сватается не только Ниниан. Уолтер, тебе не стоит долго раздумывать, потому что потом можешь об этом пожалеть. Кстати, я тоже буду жалеть, если у нас с тобой ничего не выйдет.
Связывая узел, Уолтер напевал песенку «Две сестрички из Биннори». У него было хорошее настроение. Конечно, узел получился чересчур большим, но Уолтера радовало, что он собрал для Тристрама все необходимое. Даже календарь, за который ему пришлось отдать монахам немало бумаги. Он отправится в Скондер-Клаф перед рассветом. Ничей любопытный глаз не увидит узла и не станет гадать, что же в нем такое.
Да, но среди этих вещей кое-чего не хватало. Если Триса не окажется на месте, когда Уолтер к нему пожалует, он решил написать ему записку на куске бумаги, в которую был завернут календарь.
«Ты найдешь здесь все, кроме кошки. У нас есть старая кошка, но мне хочется найти тебе молоденького игривого котенка. В следующий раз я принесу тебе гладкую красавицу кошечку с острыми коготками, она будет ласково мурчать и часто приносить кошачье потомство. Я буду рад принести ее тебе.
Как тебе нравится этот лист бумаги? У нас вовсю кипит работа, и теперь мы сможем всем доказать, что действительно побывали в Китае. Дружище, тебе это должно быть приятно!»
День был трудным, и Уолтеру хотелось отдохнуть, прежде чем в предрассветных сумерках отправляться на встречу с другом. Но он обязательно должен, как всегда вечером, посетить деда. Уже неделю старик не выходил из своей комнаты.
Когда Уолтер вошел к нему в спальню, дед слабо махнул рукой.
— Я сдаюсь, — сказал дед. — У меня нет сил выслушивать очередную твою странную теорию. Уолтер, пусть будет по-твоему. Ты можешь отдать этим негодяям все, что пожелает их душенька.
— Я не собирался обсуждать с тобой дела, просто зашел узнать, как ты себя чувствуешь.
Хозяин Герни медленно покачал головой.
— Мальчик мой, я не могу найти удобное положение, потому что болям все кости. Если я лежу на спине, то кружится голова. Если на боку — начинают болеть уши. Мне все время приходится менять положение тела, но когда я ворочаюсь, то болят все суставы. Уолтер, я сплю очень мало, и время от времени мне снятся странные сны… Стало трудно справляться с собственным телом, — грустно добавил дед. — Иногда мне хочется с ним расстаться!
— Дед, это все из-за холодной погоды. Когда сойдет снег и солнце начнет греть землю, нужно объехать свои земли. Тебе сразу станет лучше, когда ты увидишь широкие пастбища и буйно разросшийся лес.
Старик вздохнул:
— У меня уже нет для этого силы. Тебе известно, что я не ступал в те места с тех пор, как их у меня отнял старый король Гарри. Мне всегда хотелось полюбоваться на них и знать, что они принадлежат мне. Но сейчас все по-другому… Мне кажется, что меня это уже почти не волнует.
Уолтер помолчал, а потом сказал:
— Дед, я прислушался к твоему совету. Мы стали делать листы бумаги немного меньшего размера, но
