театральной эффектности, но именно такими усилиями строится государство.
У президента, кстати, всегда было четкое сознание того, что он занимается восстановлением и строительством России. Иногда это приобретало форму внешнюю — как, например, его решение восстановить в Кремле Красное крыльцо или два необыкновенной красоты дореволюционных зала в Большом Кремлевском дворце, которые были разрушены по указанию Сталина для того, чтобы на их месте построить помпезный и скучный зал заседаний Верховного Совета СССР. Отсюда же и настойчивое стремление Ельцина вернуть стране традиционный герб с двуглавым орлом и создать достойный истории российский гимн.
Изначально Ельцин не любил помпезных мероприятий. Как многие русские, он предпочитал, что называется, «посидеть» в простой скромной обстановке в небольшой компании, за простым столом, в лесу, в палатке на берегу реки. Любил нехитрую задушевную беседу и был большим мастером сам вести ее.
Но понимание того, что он представляет великую Россию, вынуждало его и на торжественную «поступь». И тогда он требовал, чтобы все было обставлено с достоинством и величием, которые подобают Кремлю. Со временем он привык к этому и стал уделять чрезмерное внимание помпезной ритуальности. Здесь, кажется, была переступлена некая грань. Начиналось это, как всегда, с мелочей. Руководитель Президентского оркестра написал так называемые «Президентские фанфары» — помпезное псевдоторжественное сочинение «на выход президента в торжественных случаях». Это было совершенно излишне, так как благодаря своему хорошему росту, умению держаться, спортивной стати президент и без «спецмузыки» выглядел импозантно.
Можно было бы ожидать, что он пресечет эту инициативу и изначально проявит свое отношение к скрытой форме лести. Но Борис Николаевич не сделал этого, следовательно, косвенно одобрил. В былые времена при царских выходах звонили в колокола, но специальных «фанфар» и од не сочиняли. Я не помню, чтобы такого рода ритуалы были приняты в других президентских республиках.
Приемы в Грановитой палате были предметом его особых забот. Он сам просматривал списки гостей, сам утверждал меню. Он благословил создание Президентского оркестра, который исполняет государственные гимны во время официальных встреч, а в более скромном составе играет во время обедов в Грановитой палате.
По характеру, по воспитанию Борису Николаевичу изначально была свойственна простота. В первые годы своего президентства он сам ощущал дискомфорт от навязываемой ему помпезности. Но дело в том, что художественный вкус не самая сильная сторона Ельцина. У президента большой внутренний такт, у него развита, если так можно сказать, «культура сердца». Но представления о том, что истинно красиво, а что является красивостью, у него нет. Он вырос и сформировался в большом, «жестком» городе в атмосфере «партийной эстетики», где был, конечно, свой стиль. В этом стиле выдержаны Дворец съездов в Кремле, Новый Арбат, в какой-то степени нынешний Белый дом. Да и вообще партийная работа, которая в значительной мере формировала Ельцина, предполагала общение с полями, фермами, заводами, стройками и, как некую «нагрузку», — с искусством. Помощникам президента стоило немалого труда уговорить его посетить музей, театр, выставку. Его музыкальные вкусы не выходили за пределы любви к народной песне, и его трудно представить на концерте в Большом зале Консерватории.
Теоретически он понимал, что красота необходима, но отсутствие вкуса вынуждало его пользоваться чужими советами. И порой это приводило к таким сомнительным «творениям», как бывший кабинет президента, представлявший смесь русского классицизма с итальянским барокко. Весьма аляповато и безвкусно выглядит и его загородная резиденция в Завидове. Но он очень гордится ею и охотно показывает своим почетным гостям. Обычно ее не показывают по телевидению. И правильно делают. Президент крайне неестественно выглядит в этих интерьерах. При всей их внешней помпезности они «дешевят» его.
Грановитая палата, в которой чувствуется скрытая мощь и глубина российской культуры и государственности, напротив, очень соответствует его стати. С удовольствием вспоминаю, как торжественно и достойно Ельцин принимал здесь английскую королеву Елизавету Вторую. К этому приему он готовился особо. Ведь это был первый визит британского монарха в Россию после революции. Это было признание того, что Россия вернула себе не только политический, но и нравственный статус. Впервые во время торжественного обеда в Грановитой палате и сам президент, и все помощники были одеты в смокинги, что придавало процедуре особую торжественность. Когда мы один за другим подходили вначале к королеве, а затем к президенту, его глаза смеялись. Он как бы говорил с иронией: вот ведь как вырядились, чертовы дети!
Объездив, наверное, два десятка стран вместе с президентом — от Китая на Востоке до Канады на Западе, — скажу не без удовлетворения: нигде так вкусно не готовят и так щедро не кормят, как в Кремле. У иностранцев, вероятно, просто животы трещат, но ведь едят, не пропуская ни одного блюда. Доминирует, конечно, русская кухня.
А вот вина, как правило, плохие. Французские или итальянские тонкие вина на президентских приемах не подают, и, наверное, правильно делают. Но свои хорошие вина оказались за границей, в ближнем зарубежье. Запасы же кончились. Когда в кремлевских подвалах еще оставались запасы от щедрот Советского Союза, подавали прекрасное молдавское каберне. Но потом и оно кончилось. Разливают красное с экзотическим и претенциозным названием «Царское». Но это порядочная дрянь. Кто его придумал, я просто не знаю. Того, кто убедил президента, что это хорошее вино, я бы заставил пить уксус. Хорошо, что снова стали подавать водку. В 1992 году, когда я только начал работать в Кремле, водку не подавали — видимо, по энерции трезвенных лигачевских времен. Впрочем, всегда можно было «мигнуть» знакомому официанту, и он, спрятавши бутылку под хрустящую салфетку, нальет стопочку-другую. Благо, что закуска, будто специально изощрена под графинчик «беленькой». Приведу для примера одно из сохранившихся у меня меню от 22 мая 1992 года по случаю визита в Москву Леха Валенсы:
Ассорти рыбное
Ростбиф фаршированный хреном со сливками
Солянка из осетрины
Суп-крем из спаржи
Севрюга запеченая брошет
Филе птицы, фаршированное яблоками
Пломбир сливочный с орехами
Фрукты, чай, кофе, конфеты
В связи с этим обедом у меня, кстати, сохранилось одно малоприятное воспоминание от визита польского президента. Не только у меня, но и у других помощников. Неприятное ощущение началось еще во время переговоров, когда Лех Валенса с бросающейся в глаза грубой настырностью повел политическую атаку на Ельцина. Я видел немало жестких «переговорщиков», которые бились за каждую фразу коммюнике. Но при этом всегда соблюдался корректный тон. В манере Л. Валенсы была какая-то нахрапистость, некая, я сказал бы, базарность и мелочность. Ему непременно хотелось обскакать русских. Он явно рисовался перед собственной делегацией.
Сам Ельцин довольно жесткий переговорщик, всегда знающий последний предел уступке или компромиссу. Но манеры польской делегации просто шокировали его. Потребовалась вся его выдержка, чтобы не дать понять, что он глубоко оскорблен нахальством польской стороны. Вознамерившись поиграть словесными мускулами перед Ельциным, Лех Валенса нанес себе серьезный ущерб. Надо сказать, что о поляках и о польском этикете у нас было иное представление.
У меня, признаться, был большой соблазн хоть как-то намекнуть на неприемлемость такого способа общения с партнерами в пресс-коммюнике. Но президент не любил выплескивать свое неудовольствие на публику. Я придумал фразу о разговоре «двух крутых мужчин», которая очень понравилась журналистам и обошла всю мировую прессу. Но никто так и не расшифровал, что за ней стоит.
Совершенно так же Лех Валенса держал себя и во время визита Ельцина в Польшу, даже не считаясь с тем, что положение хозяина обязывает хотя бы к формальной вежливости. Особенно неприятно было то, что во время приема в загородной резиденции Валенса откровенно пытался споить Бориса Николаевича. Официант, стоявший за спиной у Ельцина, по знаку Валенсы все время подливал Борису Николаевичу водки «до краев». При этом произносились всякого рода лихие, насквозь фальшивые тосты, за которые как бы положено пить до дна. Все это было похоже на провокацию. Я сидел неподалеку от президента и со страхом наблюдал за исходом этого странного поединка. Мы переглядывались то с шефом президентского протокола
