говорилось открыто. Видимо, опасался, что противники воспримут согласие на посредничество как проявление слабости. Ведь, помимо прочего, шла война нервов. Со своей стороны, сопровождавшие Патриарха митрополиты Ювеналий и Кирилл не хотели, чтобы в коммюнике было упоминание о конституционной реформе, — это как бы вовлекало Церковь в односторонние политические оценки. Особое возражение вызвала фраза, которую мне очень хотелось оставить, — о том, что «президент полностью контролирует ситуацию в стране».
— Если президент все контролирует, то зачем ему миротворческие усилия Патриарха, — резонно и не без доли иронии заметили представители Патриарха. Это было логично, и я вынужден был согласиться. Меня вполне удовлетворила фраза, которую предложил вставить митрополит Кирилл: «Президент Б. Ельцин поблагодарил Алексия II за его готовность принять участие в миротворческих усилиях…» Здесь была и необходимая мера вежливости и признательности в отношении Патриарха, и вместе с тем выявлялась политическая инициатива президента.
Работая над этой главой, я просмотрел фотографии, связанные с этой встречей. Меня поразила одна деталь, на которую ранее я не обратил внимания: удивительная умиротворенность и спокойствие лиц Патриарха и президента. И я подумал о том, что в день встречи 30 сентября 1993 года ни Его Святейшество, ни президент не могли представить, в какой бедственный круг вовлекут их события самых ближайших дней грядущего октября.
Их лица еще жили надеждой.
Потом были изнурительные для Патриарха три дня бесплодных переговоров между представителями президента и Верховного Совета в Свято-Даниловом монастыре. Лукавые дни, полные лжи, обманов, разочарований.
Политические повороты переговоров достаточно известны. Но за остротой взаимных обвинений, видимо, мало кто уловил одну из основных целей, которую преследовали представители Хасбулатова и Руцкого на этих переговорах. Это была еще одна отчаянная и последняя попытка прорвать информационную блокаду. Апеллируя к авторитету Патриарха, непримиримая оппозиция искала выхода в прямой эфир. Лидеры Верховного Совета, видимо, все еще полагали, что они проигрывают не в политике, а в информационной войне, что, стоит прорвать блокаду слова, и массы бросятся на защиту Советов.
Ю. Воронин:
— Ваше Святейшество, я очень прошу все-таки в протоколе официально записать: «Дать выступить в прямом эфире нашей делегации». Очень просил бы. Это мнение не мое, это мнение и тех, кто находится сегодня в Белом доме.
Алексий II:
— Может быть, совместную пресс-конференцию провести, чтобы каждая сторона высказалась. Но без разжигания страстей…
К этому времени Патриарх, похоже, уже начал догадываться об истинных целях, с которыми люди Хасбулатова согласились на посредничество Русской Православной Церкви — выиграть время, создать впечатление силы, добиться снятия информационной блокады. Пока первый заместитель Хасбулатова Юрий Воронин, человек, прошедший горнило коммунистического атеизма и ни разу в жизни не перекрестивший лба, ханжески юродствовал в присутствии Патриарха «Бог помоги нашему народу!», Руцкой и Хасбулатов обращались к толпе и боевикам с призывом идти на штурм московской мэрии.
Руцкой:
— Молодежь! Боеспособные мужчины! Вот здесь в левой части строиться, формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и «Останкино».
Хасбулатов:
— Я призываю наших доблестных воинов привести сюда… и танки для того, чтобы штурмом взять Кремль с узурпатором, бывшим преступником Ельциным!..
Это были прямые призывы к кровопролитию, против которого слезно молился Патриарх.
Лишь на третий день переговоров всем стало ясно, что представители Хасбулатова и Руцкого на переговорах просто обманывали Его Святейшество, выигрывая время.
Едва выехав из Свято-Данилова монастыря, где Воронин цинично лгал Патриарху, он дал интервью Российскому телевидению:
«Я хотел бы передать всем ту радость, которую сегодня и москвичи, и российский народ видят. Тот строй, который последние годы агонизировал, он пал».
Радость Воронина объяснялась тем, что к этому времени над мэрией уже развевался красный флаг. Это было воспринято как символ, символ возвращения в Россию коммунизма.
К счастью, Воронин желаемое выдавал за действительное. Более сведущий в военных делах В. Баранников, узнав о начале штурма мэрии и о первой крови, воскликнул: «Это катастрофа!»
Это действительно была катастрофа.
Кончилась война слов. Начиналась просто война.
В Кремле тем не менее, похоже, не вполне улавливали предельной опасности момента. В Белом доме шло формирование нового правительства. 2 октября Руцкой подписал указ об освобождении от должности премьер-министра В. С. Черномырдина и членов президиума Совета министров. В состав нового кабинета министров прочили: Ю. Скокова — на пост премьера; далее на должности вице-премьеров — С. Глазьева, А. Владиславлева, М. Лапшина, В. Щербакова, Е. Сабурова; министрами — Ю. Квицинского (иностранных дел), Н. Михалкова (культура), В. Липицкого (печать и информация). Как ни странно, но в списках возможных участников нового кабинета, подготовленных для «президента» Руцкого, фигурировал и Григорий Явлинский…
А президент и служба помощников работали в обычном режиме. Не было никаких дежурств. Вечером, часов в восемь, все разъезжались по домам, дачам. Не было никаких экстренных совещаний. Президент ни разу не созвал своих помощников, чтобы поговорить о ситуации.
За многие месяцы конфронтации невольно притупилось чувство опасности. Казалось, что это состояние «ни войны, ни мира» будет тянуться, пока все депутаты не осознают бессмысленность сидения в недееспособном парламенте, примут как неизбежность Указ 1400 о роспуске Верховного Совета и съезда и станут готовиться к новым выборам. Число таких людей росло, здравомыслящие люди покидали Белый дом.
2 октября, то есть всего за день до кровавых событий, президент продолжал демонстрировать спокойствие и уверенность. По пути на работу в Кремль он остановил свою машину около здания Верховного Совета и беседовал с милиционерами, стоящими, по приказу президента, в оцеплении Белого дома без оружия. Оцепление было выставлено, чтобы в здание не вносилось оружие (его и так там оказалось с избытком) и не проникали экстремисты. На вопрос корреспондента английской телекомпании «Скай Ньюс Телевижн», дежурившего возле оплота оппозиции, президент ответил, что «по его мнению, здравый смысл воспреобладает и уже сегодня может быть достигнуто соглашение о складировании оружия, имевшегося в Белом доме».
Позднее, в полдень, по случаю празднования 500-летия улицы Арбат вся президентская свита в сопровождении большой толпы москвичей пешком прошла от начала улицы со знаменитым рестораном «Прага» до магазина «Диета» в ее середине. Президент шел в темном легком плаще, как всегда тщательно причесанный, явно демонстрируя хорошее настроение и спокойствие. Рядом с ним был Виктор Черномырдин. Однако до конца короткой улицы нам дойти не удалось. Служба безопасности остановила нас: на перекрестке Арбата и Садового кольца толпа сторонников коммунистического парламента прорвала заслон милиции и с камнями, палками и металлическими прутьями намеревалась двинуться навстречу президенту. В толпе мелькали плакаты: «Убей Ельцина», «Убей еврея, папа!» Узкими боковыми улочками огромный лимузин президента пробрался к месту остановки, и Борис Николаевич спешно уехал. В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента.
Сразу после скомканной поездки на Арбат Борис Николаевич уехал за город, на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в 3–4. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим. В Кремле не было никакого совещания, никакой дополнительной информации. Даже крайне агрессивное заявление Руцкого, сделанное им в Белом доме в интимном кругу приближенных («Президент потерял совесть, честь и достоинство. И я не соглашусь, чтобы мной руководили такие ублюдки»), осталось без всякой реакции, хотя Служба безопасности президента хорошо контролировала
