расстреливали и хоронили немцев. Это по сути такая сенсация, что у нас про нее, особенно во время перестройки и гласности, написали бы все газеты. Да еще и очевидцы с исполнителями отыскались бы. Честное слово, мне не верится, что это правда… Так, теперь понятно, что ты искал в монастыре. А мне про горельефы заливал…
—Антон, ты должен меня понять. Я же не мог тебе сразу сообщить про дядю.
—Да я понимаю. Водочки?
—Мне, наверное, хватит уже…
—Начинается. Ну уж нет, теперь придется пить по-любому,— произнес Антон по-русски.
—Что?
—Я говорю, надо бы выпить знаешь за что? Давай просто выпьем за людей. За русских, за немцев… За людей, которые ведут себя по-человечески. Которые друг с другом не воюют, не убивают друг друга. Короче, за мир.
—Давай, за мир.
Они выпили, помолчали.
—Послушай меня,— прервал молчание Антон,— это все, конечно, очень интересно, и я помог бы тебе, но!.. Я не верю, что там, в монастыре, что-то есть. Боюсь, следов твоего дяди мы не отыщем.
—Не знаю, может, ты не поймешь меня, но когда я вечером приехал туда… Даже не знаю, как точно тебе сказать… Я что-то почувствовал. Скажи, вот тебе не кажется странным, что такая огромная площадь на территории монастыря вообще не используется?
—Честно сказать?
—Разумеется.
—Не кажется. Это тебе не Германия, где вы считаете, что орднунг убер алес — порядок превыше всего. У нас большая часть страны — пустырь. Думаю, у монастырских просто руки до этой территории не дошли. У нас, видишь ли, принято все откладывать на завтра.
—Антон, давай тогда завтра поедем вместе и посмотрим. Лучше днем, когда много людей, чтобы внимание не привлекать.
—Завтра?— Антон покосился на бутылку водки.— Ну, давай, хотя…
—Завтра ты сам еще раз посмотришь на это место и поймешь, там что-то не чисто. Тем более… тем более, есть еще кое-что, о чем я тебе не рассказал.
Глава девятая
Вейкершталь и Хартман вошли в лазарет. Майор Заукер отвлекал часовых. Это было несложно. Они охотно вступили в разговор с майором, пытаясь выудить у него информацию о том, что на самом деле происходит на фронте. Но беседе не суждено было затянуться: через минуту после того, как подручные Заукера вошли в дом, оттуда выбежал солдат, одетый, похоже, в трофейные русские ватные штаны и телогрейку.
Заметив майора, он поприветствовал его, как полагается, и, обращаясь к солдатам, отчеканил громко и очень строго:
—Кто-то взял мою форму. На стуле лежала моя форма. Кто-то выходил отсюда в форме?
Следом за солдатом появились помощники Заукера. Их лица выражали крайнее недоумение и досаду. Заукер понял, что Мюллер скрылся. Пришла пора серьезно расспросить часовых.
—А ну-ка, вспоминайте, кто тут мимо вас проходил в форме… Вы в каком звании?— Заукер обратился к владельцу трофейных штанов.
—Обершарфюрер, господин майор. Один из часовых оживился:
—Проходил тут один обершарфюрер. Полчаса назад примерно. Пошел в сторону дороги и на перекрестке машину остановил.
—Что за машина? Куда двигалась?— наседал майор на солдата.
—Это колонна была. Много грузовиков, фургоны. Поехали в сторону Жиздры. СС, по-моему.
—По-вашему? Что это за часовой, если у него не все в порядке с памятью и наблюдательностью,— Заукер готов был обрушить всю свою злость и досаду на несчастного солдата.— Это точно было полчаса назад?
—Никак не меньше.
—Но и не больше? Черт побери, отвечайте четко и ясно!
—Полчаса назад, господин майор, точно. Разбирательство прервал звук летящего самолета.
Серо-коричневый стабилизатор проплыл над домом напротив, ушел вверх — самолет приступил к выполнению боевого разворота. Через несколько секунд пронесся еще один бомбардировщик, и тут же, в пятидесяти метрах от лазарета, полыхнуло ярко-оранжевое пламя и раздался оглушительный взрыв.
—Русские самолеты, господин майор, в укрытие!— крикнул Пауль.
Все побежали в сторону дороги — там вместо обочины была глубокая канава. Казалось, бомбы рвутся повсюду. В районе расположения танковых частей работали зенитные орудия. Земля содрогалась. Сколько продолжалась бомбежка, трудно было сказать, но закончилась она так же неожиданно, как и началась. Самолеты ушли на север, оставив после себя клубы черного дыма, горящий грузовик, две искореженные бронемашины, пылающий дом и лежащую неподалеку оглушенную взрывной волной собаку.
Заукер знал, что промедление может лишить их шанса добраться до беглого ефрейтора. Необходимо во что бы то ни стало догнать колонну, найти Мюллера и постараться быстро и без лишнего шума его ликвидировать.
Через десять минут бронетранспортер, за рулем которого сидел Пауль, во всю мощь своих ста лошадиных сил мчался по дороге в направлении Жиздры. Вальтер Хартман сидел в кузове, а Заукер вынужден был слушать философские рассуждения Пауля о том, как много на войне зависит от фортуны человека, от простого случая. Ведь, упади русская бомба чуть ближе от лазарета, не разговаривать им сейчас и не курить сигареты в теплой кабине.
Заукер рассеянно слушал. Ему не давал покоя ефрейтор, который уже несколько раз за последние две недели чудесным образом избежал смерти. Майор, будучи одновременно человеком «посвященным» и не очень образованным, как и многие члены секретных учреждений Третьего рейха считал мистику, предопределенность событий и прочую метафизику не темами для досужих разговоров, а вполне реальными явлениями жизни.
Заукер думал о неудаче с Мюллером с тоской. К ней примешивались раздражение и нелепое ощущение уже случившегося поражения перед неизбежным. Словно он знал уже, что им так и не суждено поймать и уничтожить этого ефрейтора, а значит, сохранить тайну, которую им доверил секретный исследовательский институт СС «Аненэрбе».
«Аненэрбе»… Традиционно это название переводят как «наследие предков». Все пошло от названия выставки, организованной в 1933 году в Мюнхене профессором Германом Виртом, человеком неординарным, которому, вольно или невольно, суждено было сыграть важную роль в становлении нацистской неорелигии.
За пять лет до той самой мюнхенской выставки Вирт издал книгу, ее Заукер перечитывал раз пять — такое сильное впечатление произвел на него этот труд. По теории Вирта, у истоков цивилизации стояли две основные линии крови: нордическая, представляющая собой высокоразвитую расу Севера, и гондваническая, южная, вобравшая в себя все возможные пороки человечества. Намеренно ли, случайно ли, но Вирту удалось привлечь внимание национал-социалистов к своей теории. Выставку, на которой были представлены древнейшие артефакты, посетил Гиммлер, и, как утверждают разные источники, остался очень доволен работой профессора.
—Это именно то, чего нам сейчас не хватает,— сказал он своему адъютанту, садясь в автомобиль.— Сама история человечества говорит об исключительности северной расы. Теперь людям будет проще понять, что существует заговор слабых против сильного. Мы не позволим больше унижать себя. Теперь еще и ради памяти наших великих предков. Этот человек сделал для нации больше, чем способен сделать для нее любой маршал.
