направление. А я оставляю тебя, потому, как спешу присоединиться к отбивающим. Последние пожелания есть?
— Есть?
Я даже не знаю, что меня дернуло это сказать. Наитие какое-то. Или голос свыше.
— Давай быстренько, а то народ волноваться начинает, — попросил распорядитель, любовно поглаживая именную, с гравировками и инкрустацией дубину-кость.
— Хочу кидать своим собственным мячиком. Это возможно?
Главный распорядитель на секунду задумался.
— Возможно. Если таковой имеется.
Такое везенье в жизни бывает только раз.
— А где моя… мм… шапка. Ну, та, которая со мной была.
На лице распорядителя впервые за время нашего знакомства вылезла удивленность. Он почесал щеку, потом затылок.
— Твое право конечно, — покивал он головой, — Но ведь и шансов поменьше.
— А это уже мое дело.
Ничего не сказал распорядитель. Только протиснулся в плотную толпу и вернулся вскоре с Хуаном. И напоследок даже по плечу меня похлопал.
Пока на центральном стадионном табло показывали панораму этого самого стадиона, с воодушевленными лицами участников и переживающих, я быстренько, как мог, объяснил Хуану задачу. А поскольку сам он был также кровно заинтересован в успешном завершении операции по спасению, то быстренько все понял и захлопал всеми своими ресничками. Не дурак, соображает.
Над стадионом проревела сирена, и все мужики в фуфайках заняли игровое положение. Ноги расставлены на ширину плеч, полусогнуты. Туловище прямо. Голова чуть наклонена и повернута в мою сторону. Мосол держится перед собой легко, словно продолжение рук.
Где-то там за частоколом дубинок мелькало тело Кузьмича.
Хуан втянул в себя стебельки глаз, уложил аккуратно шерсть, подтянул грудь, живот и талию и стал похож на аккуратненький такой шарик. Не сказать, чтобы совсем уж маленький, но где-то около того. Как раз для нашего случая.
Ну что ж. Пора и дело делать.
Как бы только это правильней кинуть? Чтобы и Хуана на кости не бросить, и направление к Кузьмичу не нарушить.
— Ребята, вы готовы?
Все ребята дружно кивнули головой, стукнули пару раз маслами по бетону и заняли исходное положение.
— Ну, тогда ловите родимые.
Для надежности подогнем левую ногу, откинемся, насколько позволяет белый круг (чего это там Кузьмич пальцами промеж ног показывает, да за уши свои дергает?), развернемся туловищем и выпустим со всей неуродской силой Хуана в свой первый, несамостоятельный полет.
Ближайшие мужики с уханьем свистнули дубинками, по ходу дела кому-то расквасили нос, а кому-то проломили череп, но по Хуану в первую секунду полета никто не попал. Потому, что он и не думал лететь.
Хуан просто парил в воздухе, чуть выпустив из себя отростки глаз, внимательно просчитывая траекторию полета. Как только он заметил свободное от костей место, он сорвался с места и через мгновение оказался там. А еще через мгновение я заметил его в другом месте. Потом в третьем. И так далее.
Закусив губу до крови, я, с замиранием сердца, смотрел за зигзагообразным, скачкообразным полетом Хуана. Каждое мгновение мне казалось, что вот сейчас, вот сию минуту его накроет лавина ударов. Но когда дубинки, со свистом рассекая воздух, обрушивались на мохнатое тельце, Хуан оказывался в другом месте, старательно выпучивая глазки.
Метр за метром он пробивался к Кузьмичу. И чем ближе он был к принимающему, тем яростней была производимая на него атака. Те, кто промахнулся, стараясь все-таки взять свое, ломанулись поближе к центру событий, и возникла настоящая давка. Кости скрещивались с костями, ломались, крушили все на своем пути. И немало уже было трупов, а еще больше покалеченных и раненых.
Но ничто не могло остановить моего маленького, доблестного Хуанчика. Он появлялся и исчезал словно молния. Еще немного. Еще чуть-чуть. Три метра. Два метра. Вот уже я вижу, как Кузьмич растопырил свои ручонки и глаза, готовясь принять Хуана. Метр. Куча-мала. Давка. Уже никто не может даже и голову задрать, не говоря уже о дубинах. Последний бросок. Мужики бросаются на Хуана, как на амбразуру, грудью. Но уже ничего нельзя поделать. Потому, что Хуан аккуратненько приземляется в распростертые объятия Кузьмича, который обжимает его крепко-крепко, как может, целует, не разбираясь где перед, а где зад, и падает на бетонный пол, закрывая Хуана собственным телом. Все.
Растерянность мужиков длилась всего несколько секунд. Обнаружив, что никому так и не удалось прикоснуться к заветному мячу, все они, как один дружно плюнули на бетон, засунули за пазуху дубинки и, подтянув пояса, дружно двинулись к выходу стадиона.
Ни на меня, ни продолжающего валяться Кузьмича уже никто не обращал внимания. Я быстренько преодолел то расстояние, что разделяло меня от нашего избавителя. Хуана конечно, не Кузьмича же. Все живы и здоровы. Ни вмятин, ни царапины.
Кузьмич, приоткрыв глаза, которые он, наверняка, зажмурил от переизбытка старательности, спросил:
— Мы сделали это?
Мы сделали это, старый дружище. Сделали, да еще как. Всем мужикам на зависть. Теперь бы только они свое слово сдержали. С имуществом. Где это хренов главный распорядитель? А вот он, вспомнил о нас, о чемпионах пятилетки.
Вид у распорядителя был хуже некуда. Фуфайка съехала набок, в руках обломок кости, один глаз подбит, одно ухо отсутствует.
— Отыгрывание закончилось, — сообщил он. Как будто мы сами не догадываемся, — Согласно постановлению Революционного Временного Совета, мы возвращаем вам все ваше имущество строго по описи. На орбиту, согласно этому же постановлению, вас отбуксируют бесплатно, как первых отыгравшихся за всю историю цивилизации. При отбытии вам будут вручены памятные вымпела. Приезжайте к нам еще. Сыграем матч реванш.
От приглашения мы дружно отказались.
На корабле мы быстренько приняли все, как есть, не слишком сверяясь с описью, которую нам постоянно подсовывали под нос. И так было видно, что ребята, надо отдать им должное, практически ничего не позаимствовали. Так, если, по мелочам. Бронзовые таблички с дверей, сами двери, Кузьмичевские сухари и Кузьмичевскую спальную корзинку с центрального обзорного.
Все нормально ребята. Мы и так опаздываем. Буксируйте нас поскорее, не обращая внимания на некоторые неточности в описи. С кем не бывает.
Уже в открытом пространстве Волк пришел в себя, шепотом поинтересовался все ли в порядке и, узнав, что все, окончательно загрузил все свои системы.
Некоторое время ушло на разбор полетов. Кузьмич гневно обличал Корабль в несостоятельности и недееспособности. Его вопросы о неиссякаемой огневой мощи и супер мощнейших силовых установках повис в воздухе. Волк молчал и также молча проглатывал все обвинения в свой адрес. Правда, в самом конце все же, потребовал целых пятнадцать новых звездочек за перенесенный психологический стресс. Я сразу же разрешил. Но в бортовом журнале сделал тайную отметину. Цифру пятнадцать обвел тремя жирными кругами. Потом что-нибудь придумаем.
Молчал Волк вплоть до развилки. Видать его заело, что все события минувших дней прошли без его непосредственного участия, и едва мы остановились для последних консультаций перед новым направлением, он выступил с пространной речью, в которой говорилось, что он, Вселенский Очень Линейный Корабль испытывает вину за свою беспомощность и готов любой кровью искупить вину. А посему предлагает взять курс туда, где всем было обещано жениться.
