Марфу:
— Милая!.. Прощай!..
Собака перестала лаять. Слышались окрики на нее Родиона.
— Как же это ты так? — обиженно спросил Гаврилка.
— Сказали мне, будто убит ты… Одной жить стало трудно… Запозорили. Без мужа! Иди в монастырь!
— Не судьба, стало быть! Дорогое солнышко мое!
— Что ты! Увидит! — испуганно оттолкнула она от себя Гаврилку.
Послышались шаги Родиона.
— Кто это там? — спросила мужа как ни в чем не бывало Марфа.
— Староста опять. Облаву будем делать на беглых. Арзамасские бобыли в Керженские леса качнулись… С собаками придется… Так не найдешь. Вот, ей-богу, люди! И чего им надо!
Гаврилка насторожился:
— Ой, Родион! — сказал он, укоризненно покачав головой. — От тебя ли слышу?
— А что поделаешь?! Против царя не пойдешь! Строго у нас. Не то уж стало на посаде, что в те поры было. Той вольницы уж нет…
— Стало быть, лови и меня и в цепи сажай. Я тоже беглый… — дерзко произнес Гаврилка, вскочив со скамьи. — Ну, чего же ты! Хватай! Самовольный я человек!
— Садись! Буде шуметь! — дернул его за рукав Мосеев, смутившись. — Никто не знает тебя тут. Не здешний ты. Дыши вольно.
Марфа Борисовна посмотрела на Гаврилку сочувственно. Она узнала его, смелого, прямого, дерзкого. Она его любила такого. Она поняла и то, что он зол теперь на Родиона, потому и волнуется. Она готова была защищать его. Но ведь Родион и не нападал. Гаврилка притих, сел за стол и в грустном раздумье опустил голову.
— Забыл ты Кузьму Минича, Родя. Негоже так-то! А я… после ополчения нигде места себе не нахожу. Всё не по мне. Вот и ты тоже… помнишь, как бегал по городам? А теперь… Нет, не покорюсь я помещикам… Пускай в степи с голоду сдохну, а не покорюсь! На низа, на Дон, может, уйду, а может, и нет… Не знаю.
Гаврилка сел за стол.
— У нас на Дону, в станице, слух был, будто Минин и к царю не ходил звать его на престол, как другие.
— Не ходил, точно, Гаврилушка, не ходил… Другого нижегородского старосту послали… Маркова да Савву протопопа… а его не выбрали. Воевода отставил.
— И грамоту царю будто не подписывал…
— И это как есть!.. Не подписывал, Гаврилушка… Сам укрылся!
Мосеев стал слишком вежлив и ласков с Гаврилкой. Виновато улыбался.
— Стало быть, казаки поминают Кузьму Минича?
— Помянули, да поздно… — печально покачал головою парень. — Дай, господи, ему во граде небесном так же служить сироте-народу, как здесь он служил! Хотя ныне и царь-государь, а мы как были, так и остались. Дай, господи, чтобы пришло и наше времечко!
Гаврилка широко перекрестился. В глазах его навернулись слезы.
Опять наступило молчанье.
— Ну, а Пахомов где?
— Утек куда-то с Натальей… Женился он на ней. Не то в Архангельск ушли, не то в Сибирь. И старик Буянов с ними. Не захотели нашему воеводе покориться да новому старосте нашему, Охлопкову. Гордые ведь они, знаешь, норовистые. Ушли все трое. Да многие тут разбежались… Кто в леса, кто на низа. Ну, а ты что думаешь делать? Оставайся у нас!.. Обелим тебя, к посадским припишем, женишься, торговлишку заведешь. Да и в пушкари возьмут. Народ нужен:
— Нет уж, увольте, мои родные!.. Не бывать мне посадскою овцою! Не гнуть мне спины перед князьями да купцами! Спущусь, пожалуй, на Низовье… Товарищи у меня тут, к Макарию плывем — дело есть. На Унжу. Будем за правду стоять… Кабале поперек.
Гаврилка поднялся, низко поклонился Родиону и Марфе Борисовне и быстро вышел из горницы.
Опять побрел он к тыну. Тихо колеблясь в воздухе, падали желтые листья с яблоневых деревьев, задетых на ходу Гаврилкой. А вот и баня, и скамеечка около нее! Господи, господи, неужели это было!
Постоял на этом месте, почесал затылок и пошел дальше. Родион и Марфа Борисовна укрылись под деревьями у тына, следя за Гаврилкой, как он спускался с горы, как подошел к берегу. Его уже там ждали товарищи…
Прошла минута, другая — и струг тихо под парусом поплыл вверх по реке.
— Жаль парня, — печальным голосом сказал Мосеев. — Пропадет… Чего бы ему! Открыл бы торговлю… Ей-богу!
Марфа Борисовна отвернулась, с трудом подавляя рыданье. Ей живо вспомнились шумные, счастливые летние дни перед уходом ополчения.
Через окно донесся плач ребенка. Оба побежали в дом. Гаврилка шел по берегу, отбрасывая носком сапога камни и раковины, и думал: «Эх, испортился Родион!.. Не то стало и в Нижнем. А Марфа… все такая же красавица… все такая же… О господи!.. За что мне мое мученье?!»
И, подойдя к стружку, сказал товарищам:
— Ну, садитесь за весла… Поплывем, вольные люди, дальше…
Жадным взглядом окинул он волжские просторы, прыгнул в стружок и опять взялся за свое кормовое весло.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Почти сто лет прошло с тех пор. Кузьма Минин был забыт романовскою династией и боярством.
Весной 1695 года в Нижний Новгород, для постройки флота, прибыл Петр Первый. Двадцатилетний юноша, он готовил в те поры большой поход на Азов. Прибыв в Нижний, он прежде всего спросил: где похоронен Минин?
С великим трудом местные власти разыскали могилу героя.
Петр распорядился немедленно торжественно перенести прах Минина в Нижегородский кремль и похоронить его с почестями в усыпальнице Спасо-Преображенского собора.
Когда это было сделано, он опустился на колени перед гробницей, сказав:
— Здесь лежит спаситель России.
Эти свои слова Петр и велел написать на гробнице Минина{1}
ПАТРИОТ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
Среди выдающихся деятелей отечественной истории в числе первых неизменно называется человек из народа, истинный патриот земли Русской Кузьма Минин. Потому и не случайно обращение советского писателя-горьковчанина В.И. Костылева к героической жизни своего земляка-нижегородца.
Исторический роман «Кузьма Минин» был впервые опубликован в журнале «Новый мир» в 1939 г. и сразу же получил признание, а автор 16 февраля 1940 г. исполкомом Горьковского областного Совета депутатов трудящихся удостоен премии имени М. Горького. Этот роман стал важным средством воспитания в советских людях, на ярком примере любви и самоотверженного служения Родине Кузьмы Минина, патриотизма в последние предвоенные годы, когда германский фашизм уже готовился к вероломному нападению на Советский Союз.
