веры его носителя в правильность своей цели и пути, избранного для ее достижения… Однако несмотря на это считаю своим долгом обратить ваше внимание, и в первую очередь внимание нашего друга Стида, на некоторые другие важные аспекты. Хотя некоторым из вас, очевидно большинству, они известны. Но мне хочется, чтобы вы осознали их в комплексе, прежде чем мы перейдем к обсуждению дальнейших вопросов. Да, пока не забыл: я собрал вас вовсе не для того, чтобы давать какие-либо инструкции, а чтобы с вами посоветоваться.
Все равно речь пойдет о материалах на зарубежные темы — Стид поймал себя на том, что готовится закурить уже третью сигарету. Он сунул ее обратно в портсигар и оттолкнул от себя спичечный коробок.
— Я только что вернулся из министерства иностранных дел… — Нортклиф сделал паузу, прежде чем докончить фразу, — от сэра Эдуарда Грея, который незадолго до этого принял германского посланника Лихновского.
Газетчики невольно выдвинулись вперед на своих креслах.
— Было мне сообщено и содержание беседы. Разумеется, с оговоркой, что это информация не для печати, а следовательно, и не для журналистов.
Тела слушателей снова погрузились в кресла.
— Необходимо учесть, что Англия совершенно не подготовлена к войне, я имею в виду не материальную, а психологическую сторону дела, подчеркиваю — психологическую. Вы же знаете наших пророков, которые годами провозглашают, что война невозможна, более того — немыслима; знаете и о том, сколь методична немецкая пропаганда, проникающая во многие наши газеты, журналы, общества и объединения; ею постоянно подчеркивается необходимость мира, прежде всего с точки зрения национальной экономики, и подогревается германофильство, имеющее — особенно в некоторых кругах высшего общества — свою традицию, упроченную вдобавок фамильными узами, и т. д., и т. д. Безусловно, в том, что я говорю, для вас нет ничего нового. Спросите среднего англичанина, готов ли он рисковать жизнью ради Сербии или в интересах Франции из-за Эльзаса и Лотарингии, — вы прекрасно знаете, какой получите ответ.
Бесспорно, пресса повинна в том, что наша общественность годами была недостаточно информирована о тенденциях, определяющих политику европейских государств, и теперь, когда ситуация столь неожиданно и резко обострилась, мы не можем рассчитывать на то, что английский читатель газет столь же моментально в ней сориентируется.
Разумеется, это сказано не в укор нашей редакции по внешнеполитическим вопросам… — При этих словах Стид удостоился даже некоего подобия дружелюбной улыбки на лице шефа. — Поскольку газеты, вроде нашей, естественно, руководствуются общей оценкой обстановки, какой она доходит до нас из правительственных кругов.
— И с которой мы сейчас пришли в полное противоречие. — Теперь все же настал черед третьей сигареты Стида.
— Совершенно верно, — подхватил Нортклиф с невозмутимым спокойствием, — именно поэтому я вас и собрал. Когда премьер-министр Асквит отменил программу заседания нижней палаты, чтобы она могла всецело сосредоточиться на проблемах английской внешней политики, Грей на все запросы ответил одной фразой: дескать, он продолжает свои усилия по сохранению мира в Европе, однако сказать что-либо определенное пока не может, поскольку переговоры между великими державами все еще продолжаются.
— Следовательно?.. — Стид даже не обратил внимания, кто эту вопросительную реплику произнес. Она была столь естественна, что авторство не имело ровно никакого значения.
Нортклиф наморщил лоб:
— Увы, ситуация такова: высказаться однозначно сэр Грей не может, поскольку само правительство… колеблется.
— Колеблется…
— Вот вам для иллюстрации: русский министр иностранных дел Сазонов запросил по телефону, возьмет ли на себя Англия, разумеется, официально, обязательства по оказанию в какой-либо форме союзнической помощи, если Германия объявит войну России?
— И что же сэр Грей?
— Он не ответил. До сих пор. Тем временем наш посол в Петербурге сообщил по телефону, что перед зданием посольства собираются несметные толпы русских, провозглашающих лозунги в честь Англии.
Шеф-редактор «Тайме» уже не смог сдержаться:
— А каково ваше мнение о Грее?
— Я верю в его абсолютную честность. — Нортклиф как можно выразительнее выделял голосом каждое слово. — Он знает, что делает, знает, зачем это делает, и в то же время знает, почему не может раструбить об этом на весь мир.
Стида так и подмывало взять слово и изложить свое понимание ситуации. Но вдруг ему показалось, что, с его стороны это было бы чересчур большой смелостью, хотя все отдельно взятые факты вполне согласовывались с его концепцией; нет, пожалуй, он оставит это пока при себе. Да и зачем кричать об этом во всеуслышание? Если правда на его стороне, то он только повредит ей, заяви она о себе его голосом. А если правда не на его стороне, то незачем тогда и срамиться.
Впрочем, в глубине души он был убежден, что ситуация одинаково сложна и проста: в то время как Австрия и Германия, по сути, сделали шаг к тому, чтобы переступить границу между миром и войной, Австрия одной ногой стоит уже даже по ту сторону., в то время как Россия и Франция полным ходом готовятся к активной обороне, Англия отмалчивается. При этом велика, если не стопроцентна, вероятность того, что, выскажись она со всей определенностью, возможно, Германия в последний момент пошла бы на попятный. Австрию-то особенно принимать в расчет незачем, решающими являются действия Германии. И в этой-то напряженкой обстановке сэр лорд Грей молчит. Впрочем, что, если он молчит умышленно? Что, если он молчит из каких-нибудь тщательно продуманных соображений?
Стид настолько погрузился в свои мысли, что прослушал все, о чем говорил сейчас Нортклиф. Он уловил лишь конец его речи:
— Мы, разумеется, всего лишь газета, ни больше ни меньше, газета, как и все прочие, с той только разницей, что свое положение и — пожалуй, я вправе это сказать, не рискуя впасть в преувеличение, — первенство во мнении читающей публики завоевали качеством своих корреспонденции. Мы служим правительству, но мы не слуги правительства. Мы служим Англии, английскому народу.
Что, что? Стид едва не закачал головой. Как-никак, мы не в Гайд-парке; нас здесь у старины шефа всего лишь трое редакторов, и мы знаем друг друга как свои пять пальцев. Впрочем, Нортклиф всегда знает, что говорит, и если уж с его уст слетает столь выспренняя фраза…
— В заключение обобщу. — Голос Нортклифа опять звучал совершенно бесстрастно. — Кризис разразился столь внезапно, что народ не знает, о чем, собственно, идет речь. Оппозиция, выступающая против войны, весьма сильна и умело акцентирует мысль о том, что со стороны Англии было бы безответственно вмешиваться в дела, которые ее не касаются. Взвесить все «за» и «против», думаю, следует предоставить правительству. Повторяю: я твердо верю в честность сэра Грея. Таким образом, обо всей этой проблеме мы можем судить главным образом с точки зрения морали.
Стид облегченно вздохнул. Наконец-то сказано ясно! Сказано в том смысле, что «Тайме» и впредь будет провозглашать и пропагандировать идею долга, обязывающего Англию в случае, если Германия ввяжется в войну, выступить на стороне союзников — Франции и России. Именно об этом дал сейчас Нортклиф ясно понять, а ведь сегодня утром он говорил с Греем. Этого достаточно, хотя о самом разговоре Нортклиф не проронил ни слова. Но и так он сказал нам более чем достаточно.
У Стида было такое ощущение, что, собственно говоря, он может уже встать и уйти. Ему вдруг показалось, что в небольшой комнате, прокуренной с его же помощью, нечем дышать. На самом же деле он уже прикидывал в уме завтрашнюю передовицу на внешнеполитические темы, и ему не терпелось сесть за письменный стол. В голове у него уже складывались отдельные фразы.
Но он вовремя спохватился: хотя сэр Нортклиф уже и сгреб перед собой бумаги, однако тут же взглядом удержал присутствующих, которые все, как один, полагали, что совещание окончено.
— Еще минутку, господа! Сложная ситуация, в которой оказалась Англия и ее внешняя политика,
