затерялось. Проклятье!..
— Какое ужасное пятно! — вздыхала Стрекоза. На голубое платье капнула слеза.
— Попробуй почистить вот этим. — Лора нашла в своём шкафчике бутылочку с жидкостью для удаления пятен.
На этикетке бутылочки было написано: «Смерть пятнам». В приложенной инструкции значилось, что «Смерть пятнам» без труда удаляет пятна от дёгтя, смолы, красок и жировые пятна всех сортов. К сожалению, о постном масле там ничего не говорилось. Пятно не сходило, зато платье Урсулы так сильно запахло бензином, словно его только что принесли из гаража.
Часы на деревенской церкви пробили семь.
Стрекоза громко всхлипнула. Она думала об Эгоне, который, наверно, уже ждал её у мостика. Обидится ли он, если она не придёт?
— Ну, Стрекоза, не реви! — Рената погладила подругу по голове. — Обожди, я кое-что придумала. — Она вынула из шкафа своё красное шерстяное платье с воротником в чёрную с белым клетку. — Скорее одевайся, ты ещё успеешь. По-моему, оно тебе будет впору.
— А ты правда одолжишь мне его?
— Не задавай глупых вопросов.
— Чудесно! А что ты хочешь взамен?
— Хватит болтать чепуху, не то я опять повешу платье в шкаф.
— Ради бога, не надо! Я молчу. — Стрекоза была счастлива, она уже снова что-то напевала. Платье ей пришлось как раз впору. — Скорей. Где моё пальто и шляпка?
Урсула спешила как на пожар. Эгон! Эгон! Она была готова даже раньше Бритты, которая ещё минут пять одёргивала на себе платье; ей всё казалось, что оно плохо сидит. Перед тем как уйти, Стрекоза бросила быстрый взгляд в зеркало.
— Какие у меня заплаканные глаза, — огорчилась она. — Но не беда, если Эгон что-нибудь заметит, я скажу, что чуточку простужена.
— До свидания, будьте здоровы!
Стрекоза, Бритта и Лора выбежали из комнаты.
В «Ласточкином гнезде» стало тихо. Пока Рената искала письмо, подкидывала в печку брикеты угля и придвигала свой стол поближе к лампе, Бритта уже стояла у танцевальной площадки, осматриваясь в поисках подходящего кавалера, Урсула спешила на свидание, а Лора во Дворце культуры отбивала первые мячи Карла. Великого, своего партнёра по настольному теннису. Собственно говоря, этого девятнадцатилетнего паренька звали Карл Венцель. Своё звучное прозвище он получил за длинный рост — шутка ли сказать: метр восемьдесят пять сантиметров! — да ещё потому, что был старше всех в интернате.
Карл Венцель был рыжеволос, носил очки, брился не реже двух раз в неделю, и ему единственному из всех ребят в интернате разрешали курить в столовой. Он обучался в садоводстве народного имения, а в будущем намеревался стать учёным садоводом; о своей персоне Венцель был весьма высокого мнения, считая себя намного умнее всех остальных учеников и полагая, что вполне оправдывает прозвище «Карл Великий». Даже старшие девушки и те, по мнению Карла, были дурочками. Бедная Лора от смущения проигрывала ему игру за игрой. Но Карл не обращал на неё ни малейшего внимания.
Положив на стол вечную ручку и лист бумаги, Рената наслаждалась тишиной. Она перечитывала письмо своей тринадцатилетней сестрёнки, которое, как оказалось, было использовано в качестве закладки. Оно лежало в учебнике «Разведение кур и уход за ними». Рената перечитала письмо, а потом, болтая ногами, несколько минут ломала себе голову, пока не придумала начало. Нагнувшись так, что её косы упали на бумагу, она начала писать. Вечное перо заскрипело.
«Дорогая сестричка! Большое спасибо за твоё письмо. Я давно уже хотела тебе ответить, но никак не могла собраться. Надеюсь, что дома всё в порядке и что все вы здоровы. Как у тебя дела с арифметикой? Надеюсь, что лучше? Как поживают папа и мама? Что поделывают Кетти, Густав и Пауль? Не огорчайся, что ты сейчас старшая в доме и должна всё делать по хозяйству. Я знаю, что у тебя теперь нет свободной минутки. Но мне тоже доставалось порядком, когда я жила дома и должна была ухаживать за всеми вами, пока отец с матерью работали на лесопилке. Только в то время вы были гораздо меньше и гораздо больше баловались. А когда я ходила за покупками, мне приходилось особенно трудно из-за продовольственных карточек. Помнишь, как старая Кивите, которая умерла в прошлом году, подарила нам как-то талоны на сахар и мы купили себе целый кулёк конфет? Пауль, конечно, очень упрямый мальчик, но ты его не шлёпай. Я прочитала недавно книгу Макаренко и теперь знаю, что хорошие люди вообще никого не бьют. Если Пауль по-прежнему иногда сосёт палец, ты должна объяснить ему, что взрослому мальчику так поступать не следует. Тогда ему станет стыдно. Я живу хорошо. Мы уже топим у себя в комнате печь, потому что теперь октябрь. Сегодня воскресенье. Все, кроме меня, ушли гулять. Я иногда люблю посидеть одна и почитать. Ведь дома у меня никогда не хватало на это времени из-за вас. У нас в интернате больше ста книг. Жаль, что по вечерам всегда так устаёшь. Меня выбрали в совет интерната, но это пустяки. В прошлом месяце к нам поступило несколько новичков. Одного из них мы прозвали Али-бабой. Должна тебе сказать — это ужасный мальчишка. Я его просто не выношу. Надеюсь, его скоро выгонят. Али-баба — это, конечно, прозвище. Мы прозвали его Али-бабой за то, что он ведёт себя как настоящий разбойник и вид у него разбойничий. На самом деле его зовут Хорст Эппке, но Али-баба подходит к нему больше. У нас здесь почти у всех прозвища. Меня иногда зовут Куриной Феей, потому что я хочу стать птичницей. Мне это дело очень нравится. Особенно интересно смотреть, как весной вылупляются цыплята. С ними тогда масса хлопот, потому что цыплята не переносят ни жары, ни холода. А самое опасное для этих маленьких созданий — сквозняк. За ними надо следить, как за грудными младенцами…»
Рената так углубилась в своё письмо, что не услыхала, как дверь тихо отворилась и в комнату вошла заведующая интернатом.
— Ты одна? — удивилась Инга Стефани. Рената вздрогнула от неожиданности.
— Я не хотела тебя напугать. Пожалуйста, продолжай писать. — Инга Стефани остановилась в дверях. — Позднее, если у тебя будет время и желание, заходи ко мне. Я купила на днях банку абрикосов. Можно открыть её… Но это не к спеху!
Инга уже намеревалась тихо выйти из комнаты и продолжать обход интерната, но Рената быстро собрала со стола свои бумаги.
— Фрейлейн Стефани…
— Да…
— Фрейлейн Стефани, моё письмо может подождать. Я иду с вами, — сказала она.
Комната заведующей находилась на втором этаже. Она была не больше других и обставлена очень скромно. По мнению Ренаты, даже чересчур скромно. Ренате очень нравилась Стефани. Ей хотелось, чтобы у заведующей в комнате было уютней. Почему бы Стефани не поставить себе диван, столик и пару мягких кресел?
Но Инга Стефани была непритязательна; заведующую вполне устраивала её обстановка: металлическая кровать, тумбочка, шкаф, похожий на ящик, три стула, письменный стол и шаткая этажерка с книгами. Кроме того, у Инги Стефани стояли горшки с цветами и настольная лампа с пёстрым бумажным абажуром, а на стене висела репродукция с картины Людвига Рихтера. Все эти вещи, придававшие комнате жилой вид, принадлежали лично Стефани, так же, впрочем, как и кинокалендарь, висевший над письменным столом. Инга Стефани была страстной любительницей кинематографа. В августе, когда ей исполнилось двадцать три года, брат подарил ей книжку о Чарли Чаплине. На книжке было написано: «Моей киске с наилучшими пожеланиями». Инга Стефани прятала эту книгу от учеников. Безобразие, что брат называет её киской! Хотя нельзя сказать, чтобы это прозвище ей не шло. Инга Стефани весила сорок девять килограммов, да и то в одежде. Сильной её никак нельзя было назвать. Она казалась маленькой и хрупкой; губы у неё были бледные, как у всех малокровных людей. Она любила жаркое лето; уже с осени, когда над полями дул ветер, её начинало познабливать. Вот и сейчас — только начало октября, но Инга так натопила
