— Не знаю. Думаю, война, — так говорила Лайлак. Так и вы говорили. — В ее словах, обращенных к Ариэл, прозвучал чуть заметный упрек. — Не знаю, не знаю! — Софи встала и развернулась так, чтобы видеть всех собравшихся. — Я знаю только, что нам непременно нужно пойти и помочь им. Если мы откажемся, их не останется совсем. Они вымирают, я уверена! Или уходят, прячутся так далеко, что это почти равносильно смерти, и все из-за нас! Подумайте, что произойдет, если их не станет.
Все подумали об этом или попытались подумать и пришли к разным заключениям или представили себе разные картины, а кто-то и вовсе ничего не придумал.
— Понятия не имею, где находится это место, — продолжала Софи, — и как нам туда добираться, а также чем мы можем быть полезны и почему именно нам нужно идти, но в одном я уверена: мы просто обязаны попытаться! То есть дело даже не в том, хотим мы или не хотим. Разве вы не видите, что и здесь мы оказались только ради них — я в этом убеждена. Не пойти сейчас — это было бы все равно, что родиться, вырасти, вступить в брак, завести детей, а потом сказать: я передумал, не надо мне всего этого. А между тем если бы мы всего этого не имели, то некому даже было бы сказать: мне, мол, ничего не надо. Понимаете? И сними то же самое. Мы не можем отказаться, потому что нам на роду написано пойти, потому что мы, по-настоящему, идем туда всю свою жизнь.
Она обвела взглядом всех собравшихся. Дринкуотеры и Барнаблы, Берды, Стоуны, Флауэрзы, Уиды и Вольфы; Чарлз Уэйн и Черри Лейк, Бад и Блоссом, Ариэл Хоксквилл и Мардж Джунипер, Сонни Мун, старый Фил Флауэрз и его дочери и сыновья, внуки, правнуки и праправнуки Августа. Софи очень не хватало ее тетки Клауд, которая могла бы изложить нужную мысль просто и непререкаемо. Дейли Элис, спрятав подбородок в пригоршне, смотрела на сестру с улыбкой; дочери Элис невозмутимо занимались шитьем, словно слова Софи были ясны как день, а ведь даже ей самой они, слетев с языка, показались невероятной чушью. Ее мать с умным видом кивала, но не было уверенности в том, что она все правильно расслышала; черты родственников выражали мудрость и глупость, веселость и мрачность, менялись или оставались неподвижными.
— Я сказала все, что могла, — беспомощно заключила Софи. — Все, что услышала от Лайлак: их пятьдесят два, срок — день середины лета, летнего солнцестояния, и это дверь, как было и всегда; карточная колода — это географическая карта, и расклад карт, насколько я поняла, рассказывает о собаке, реке и так далее. Вот так. Осталось обдумать, что нам делать дальше.
И все присутствующие — хотя некоторые совсем не привыкли к этому занятию — принялись думать. Иные, поднеся ладонь ко лбу или соединив кончики пальцев, перебирали мысленно догадки и подозрения, обычные или фантастические, или погружались в воспоминания. Некоторые воздвигали воздушные замки и шарили по их уголкам, чувствовали свои болячки, застарелые или новые, и гадали, не предвещают ли последние совсем иное путешествие. Другие просто заново оценивали себя, перебирали старые страхи и полученные некогда советы, вспоминали о часах любви и отрады. А кое-кто не делал ни того, ни другого, ни третьего.
— Это может быть легко, — вырвалось у Софи. — Вполне вероятно. Всего лишь сделать шаг! А может потребовать большого труда. Не исключаю, что путей окажется несколько, для разных людей разные, но хотя бы один путь есть, должен существовать. Вам всем нужно о нем подумать, вообразить его себе.
Они попытались, ерзая на стульях и меняя положение ног, закинутых одна на другую; думали о севере, юге, востоке, западе; думали о том, как их вообще сюда занесло, гадали, не получится ли так, что, увидев начало тропы туда, они само собой поймут, куда идти дальше. И вдруг в задумчивую тишину ворвался звук, какого они в этом году еще не слышали: на улице заквакали жабы.
— Ладно, — произнесла Софи и села. Она сложила карты, словно они сказали свое слово до конца. — Как бы то ни было, мы будем действовать шаг за шагом. Еще вся весна впереди. Потом встретимся и посмотрим. Больше ничего мне в голову не приходит.
— Послушай, Софи, — заговорила Тейси, отложив шитье, — если дом — это дверь…
— А мы, — подхватила Лили, тоже опустив на колени работу, — сидим внутри…
— Тогда, — продолжила Люси, — мы уже находимся в пути?
Софи смерила их взглядом. Сказанное прозвучало очень здраво и разумно.
— Не знаю, — ответила она.
— Софи, — заговорил Смоки от двери, где он стоял молча с тех самых пор, когда явился и началось собрание. — Можно тебя спросить?
— Конечно.
— А как мы вернемся домой?
В ее молчании содержался тот самый ответ, которого ожидал Смоки; оно подтверждало всеобщие подозрения относительно того места, о котором говорила Софи. Она склонила голову среди воцарившейся тишины, которую никто не решался нарушить. Все собравшиеся слышали ее ответ и вывели из него вопрос, который на самом деле стоял перед ними и который не до конца высказала Софи.
Как бы то ни было, они одна семья, думала Софи, или, во всяком случае, кто пойдет, тот к ней относится, кто не пойдет — нет, вот и все. Она уже открыла рот, чтобы спросить «пойдете?», но ее смутили их лица, такие разные и такие знакомые.
— Ну что ж, — произнесла Софи, и лица расплылись, потому что ее глаза наполнились слезами, — это, как будто, все.
Блоссом вскочила с кресла.
— Я знаю, — вскричала она, — нам всем нужно собраться в кружок, взяться за руки для силы и сказать хором: «Мы хотим!» — Она оглядела взрослых. — Правильно?
Кто-то засмеялся, кто-то отмахнулся. Мать притянула девочку к себе и сказала, что не все, возможно, захотят последовать ее совету, но Блоссом, взяв за руку брата, начала убеждать двоюродных сестер и братьев, теток и дядей подойти и тоже взяться за руки. Она не обратилась только к даме с сумочкой из крокодиловой кожи. Потом она решила, что кружок, возможно, сделается сильней, если участники скрестят руки и возьмут за руки тех, кто стоит напротив, для чего нужно сойтись еще теснее. Когда ей удавалось выстроить часть кружка, в другом месте он прорывался. «Никто не слушает», — жаловалась она Софи, которая только глядела на нее и тоже не слушала, а думала о том, что станется с нею, что станется со всеми храбрыми, и воображение не подсказывало ей ответа. Тут поднялась на неверные ноги Мамди, не слышавшая предложения Блоссом, и произнесла:
— Ну ладно, в кухне есть кофе, чай и кое-что еще, а также сэндвичи.
Кружок в результате совсем распался, послышался скрип стульев и шарканье ног; все двинулись в кухню, тихо переговариваясь по дороге.
— Кофе? Звучит соблазнительно, — заметила Хоксквилл своей престарелой соседке.
— Соблазнительно, это верно, — отозвалась Мардж Джунипер. — Но я не уверена, стоит ли он таких хлопот. Вы ведь понимаете.
— Что, если я принесу вам чашечку?
— Это было бы очень любезно с вашей стороны. — Мардж облегченно вздохнула. Доставить ее сюда было не так уж просто, и теперь она предпочитала не разлучаться с креслом, куда ее посадили.
— Отлично, — сказала Хоксквилл. Она последовала за остальными, но задержалась у стола, где Софи, подперев ладонями щеки, то ли с печалью, то ли с удивлением созерцала карты. — Софи, — позвала она.
— Что, если это слишком далеко? — В обращенном на Хоксквилл взгляде Софи появился страх. — Если я вообще ошибаюсь?
— Мне этого не кажется. Во всяком случае, если я правильно вас поняла. Ваши слова, конечно, прозвучали необычно, однако нет причин в них сомневаться. — Она тронула Софи за плечо. — Собственно, я сказала бы даже, что в них нет ничего такого уж странного.
— А Лайлак?
— Это было странно. Да.
— Ариэл, не взгляните ли на них? Может, вы увидите что-нибудь полезное, первый шаг…
— Нет. — Хоксквилл отпрянула. — Нет, мне нельзя их трогать. Нет. — В комбинации, которую выложила, а теперь нарушила Софи, не было Шута. — Слишком велико сейчас их значение.
— Не знаю. — Софи лениво выкладывала карты кругом. — Думаю, то есть мне кажется, я дойду скоро
