наступил уже месяц с буквой «р» в названии и Клауд утверждала, что это плохо для нервов, костей и тканей. Странно, что в качестве напоминания о лете он избрал именно звездный небосвод, переменчивый и зависимый от времен года; правда, вращение небес происходило так медленно и казалось таким невозможным, что вид их успокаивал и ободрял Смоки. И все же достаточно было взглянуть на наручные часы, чтобы убедиться: созвездия, как и гуси, удаляются на юг.
В ночь, когда взошел Орион и сел Скорпион, ночь теплую, ибо такая выпала погода, но все же последнюю ночь лета, ибо на это указывали созвездия, Смоки, Софи и Дейли Элис лежали навзничь на общипанном овцами лугу, сблизив головы наподобие трех яиц в гнезде, едва различимом в ночном свете. Когда кто-нибудь из них тянул руку к звезде, остальные могли направить взгляд приблизительно туда же, иначе они повторяли бы всю ночь; «Вот она, там, куда я показываю», неспособные сделать параллактическую поправку на миллиарды миль. У Смоки на коленях лежала открытая книга по астрономии, в которую он заглядывал при свете ручного фонарика, обернутого, чтобы не слепил глаза, в красный целлофан от голландского сыра.
— Камелопард, — проговорил он, указывая на манящее ожерелье на севере, слегка размытое, потому что горизонт еще слабо светился. — Это он, Камелопард.
— А что такое камелопард? — снисходительно спросила Элис.
— Собственно, жираф, — пояснил Смоки. — Камел-леопард. Камел, то есть верблюд, с леопардовыми пятнами.
— А что жираф делает на небе? — спросила Софи, — И как он туда попал?
— Бьюсь об заклад, ты не первая, кто задает этот вопрос, — со смехом отозвался Смоки. — Представляешь, как были поражены те, кто впервые его обнаружил, как они спрашивали: «Бог мой, что там делает жираф?»
Небесное зверье, которое, будто сбежав из зоопарка, устремлялось через жизни мужчин и женщин, богов и героев; пояс зодиака (той ночью все их знаки зодиака были скрыты, поскольку несли солнце по южному кругу); невероятная пыль Млечного Пути, изогнувшегося над ними подобием радуги; Орион, который, следуя за своей собакой Сириусом, готовился перенести ногу через горизонт. Они обнаружили восходящий знак того мгновения. На западе рождался немигающий Юпитер. Весь огромный пляжный зонт, в блестках, с каймой из тропиков, вращался на изогнутой ручке вокруг Полярной звезды, слишком медленно, чтобы это движение улавливал глаз, однако непрерывно.
Смоки, набравшийся школьной премудрости, пересказывал взаимосвязанные истории созвездий. Картины были настолько бесформенны и неполны, а истории — по крайней мере, некоторые — настолько тривиальны, что Смоки был склонен в них верить. Геркулес был так на себя не похож, что найти его можно было только одним способом: получить от кого-нибудь известие, что он появился на небе, а также указание, где его искать. Как лишь одно из деревьев ведет свое происхождение от Дафны, другие же принадлежат к простому роду, как лишь один из цветков, растущий в горах, может похвалиться божественным предком, так и Кассиопея словно бы по случайности выделена из людского сообщества и помещена среди звезд (вернее, помещено ее кресло). Той же чести удостоились чья-то корона, чья-то лира; чердак богов.
Софи, которая не умела выделять из пестрой картины небес отдельные рисунки, а просто лежала, загипнотизированная их близостью, больше всего удивлялась тому, что одни персонажи были помещены на небосвод в качестве награды, а другие — в наказание; прочие же, по-видимому, пребывали там всего лишь как статисты в чужой драме. Это ей казалось неправильным, но она не могла решить, в чем именно состоит несправедливость: в том, что они безвинно обречены на вечное заточение, или в том, что они, не имея никаких заслуг, спасены, возведены на престол, получили в дар бессмертие. Она подумала об их собственной повести, в которой участвовали они трое, повести, неизменной, как созвездия, повести странной настолько, чтобы помниться вечно.
Земля на этой неделе проходила через хвост давно уже скрывшейся кометы; каждую ночь на атмосферу обрушивался дождь обломков, сгоравших в ней белым пламенем.
— Иные не больше гальки или булавочной головки, — рассказывал Смоки. — Это от них сейчас осветился воздух.
Но на сей раз Софи ясно видела падающие звезды. Она подумала, что, быть может, удастся выделить одну из них и проследить ее падение: мгновенную яркую вспышку, от которой ахаешь, а сердце наполняется ощущением бесконечности. Не достойна ли зависти такая участь? Ее рука нашла в траве ладонь Смоки; другую руку уже держала сестра, сжимавшая ее всякий раз, как сияние канет с высот.
Дейли Элис не могла сказать, чувствует она себя огромной или маленькой. Гадала, то ли ее голова настолько большая, что туда вмещается вселенная звезд, или вселенная настолько мала, что ей достаточно объема человеческой головы? Она колебалась между двумя ощущениями: то ли роста, то ли сжатия. Звезды сновали туда-сюда через обширный портал ее глаз, под гигантским полым куполом ее лба. Потом Смоки взял ее за руку, и она сжалась до крупинки, но внутри нее, как в миниатюрной шкатулке для драгоценностей, все еще сохранялись звезды.
Они лежали долго, ленясь разговаривать. Каждый погрузился в странное, физическое ощущение эфемерной бесконечности — парадоксальное, но несомненное. И если звезды были так близки, как казалось, и полны лиц, то они тоже видели внизу созвездие из трех звездочек, колесико на темном кружащемся небе луга.
Входа в комнату не было, кроме крохотной дырочки в углу окна, куда задувал в полночь ветер, накапливая на подоконнике продолговатую кучку пыли. Но им хватило места, и они вошли.
Трое встали в спальне Софи тесной группой, сблизили головы в коричневых колпачках. Бледные лица походили на маленькие луны.
— Смотрите, спит без задних ног.
— Да, и на руках у нее спящий ребенок.
— Ого, крепко держит.
— Не так уж крепко.
Как единое целое, они придвинулись к высокой кровати. Лайлак, закутанная от холода в конверт с капюшоном, дышала Софи в щеку, пар сгущался на ней каплями влаги.
— Тогда бери ее.
— Бери сам, если ты такой прыткий.
— Попробуем вместе.
К Лайлак потянулось шесть длинных белых рук.
— Подожди, — сказал один. — А у кого другая?
— Ты должен был ее принести.
— Не я.
— Вот она, вот.
На свертке размотали веревки.
— Ого. Не больно похожа.
— Что же делать?
— Подыши на нее.
Сгрудившись вокруг свертка, они стали по очереди на него дышать. Один время от времени поглядывал на спящую Лайлак. Дышали до тех пор, пока существо не сделалось ее точной копией.
— Так сойдет.
— Прямо две капли воды.
— Теперь бери…
— Стоп. — Один, чуть-чуть оттянув одеяло, внимательно присмотрелся к Лайлак. — Глядите. Она запуталась ручонками в волосах матери.
— Держится.
— Если взять ребенка, мать проснется.
— Тогда вот так. — Один вынул большие ножницы, сверкнувшие в свете ночника, и со сдавленным хихиканьем раскрыл. — Теперь все пойдет как надо.
Один из них держал фальшивую Лайлак (она не спала, но и не двигалась и смотрела пустыми глазами; ночь в объятиях матери должна была это исправить), другой тянулся, чтобы сразу забрать у Софи
