«дремучий лес», на его просторные незастроенные участки, поросшие кустарником, деревьями, замусоренные автомобильным хламом, среди которого поблескивали лужи. Там было хорошо.
Спрятавшись за деревом, он понаблюдал немного за ребятами из банды: они собирали медные провода, чтобы продать их старьёвщику.
Внезапно он услышал топот ног по плиткам тротуара, оглянулся и понял, что бежать уже поздно. Он попался.
Это была четвёрка под предводительством Мартина Грубера, единственного немца, который жил в турецком доме. Мартин держал в квартире двух приручённых крыс, что в те времена было редким чудачеством. Большинство матерей запрещали своим детям водиться с Мартином — из страха перед какой- нибудь ужасной заразой, которую разносят крысьи Естественно, такие обстоятельства делали Мартина бесспорным вожаком Тем более что в свои десять лет он был крепче и сильнее сверстников и любил это показать — часто и с удовольствием.
Его эскорт составляли Анди, Петер и Инго.
Инго был на два года старше остальных; матери рассказывали друг другу, что он страдает плохой болезнью, которая называется легастения. Внешне эта болезнь никак не проявлялась. Он производил впечатление очень здорового подростка: высокий рост и крепкая фигура белозубая улыбка и рыжие кудри Инго завоевал авторитет тем, что уже спал с девушкой. И нес абы какой, нет, а с Гудрун — красавицей номер один их большого дома. Ей было уже четырнадцать лет, и она вполне развилась. Для укрепления своего авторитета он однажды залез на неё на полянке «дремучего леса», где его ближайшие друзья заблаговременно попрятались в кустах. Они всё видели и после этого смогли разнести по всей округе славу ранней зрелости Инго.
Мальчик не числился в списке ближайших друзей Инго, которые всё видели, и ему пришлось довольствоваться неточным описанием из вторых рук.
Он взглянул в лица квартета и почувствовал — такое с ним нечасто случалось, — что все они ему симпатичны. Они сужали свой круг, медленно надвигаясь на него.
— А ну, давай, вытаскивай что есть, не то тебе кранты! — пригрозил Мартин и поднёс ему к носу кулак.
— У меня больше нет денег. Только вот эта штука… — он раскрыл ладонь, на которой лежал значок за мир.
— Ты что, издеваешься над нами? — заорал Мартин и показал на лук: — Тогда мы забираем вот это!
— Нет! Ни за что! — крикнул мальчик. — Это мне отец подарил!
— Чего-чего?
Петер сзади перехватил сгибом локтя его шею, пережал горло и пригнул вниз, чтобы зажать его голову между колен. Мальчик отбивался ногами и получил удар в грудь. Обычно он в таких случаях не сопротивлялся. Но на сей раз здравый смысл отказал ему — от ужаса, что сейчас они не только изобьют его, но и отнимут лук. Что он скажет дома отцу? Он начал заранее реветь, а вместе со слезами к нему вдруг пришла отчаянная мысль, сказочная, утопическая идея — что-то вроде последнего обманного трюка.
— Стойте! — заорал он. — Я вам что-то скажу!
Квартет приостановил свои действия и замер. Они были достаточно прагматичны и предпочитали получить выкуп, чем мучить жертву.
— Я предлагаю вам пари! — сказал мальчик, дрожа всем телом, и кивнул на афишную тумбу, которая стояла неподалёку.
На ней был наклеен плакат с обнажённой женской грудью. Возможно, это был вообще самый первый в Германии голый бюст на афише. Он привлекал внимание даже взрослых прохожих, непривычных к такому. Это была реклама шоу — программы латиноамериканских танцев. Другой плакат был наклеен поверх головы, венчавшей этот бюст.
Мальчик еле говорил, из-за дрожи у него зуб на зуб не попадал.
— Вот моё предложение: я с десяти метров попадаю точно в сосок! Если не попаду, то все мои карманные деньги на будущую неделю — ваши. Если же я попаду — вы оставите меня в покое сегодня и на всю следующую неделю!
Квартет заинтересованно поглядывал на него. Ухмыляясь, они приняли его предложение, дали честное слово — и никто при этом не скрестил за спиной пальцы.
Дальше всё было просто.
Отмерили шагами десять метров. Анди начертил голубым мелком линию.
Мальчик, побледнев, встал перед ней.
Он ещё ни разу в жизни не стрелял из лука. Весь этот спектакль устраивался только ради ничтожной отсрочки, на самом-то деле шанса почти не было. Бюст имел великолепную округлую форму. В него даже целиться было грешно. От волнения мальчик едва удерживал лук, и ему было стыдно, что все видят, как он дрожит. С подгибающимися коленками он наложил стрелу на тетиву. Прищурил глаз. Натянул нейлоновую нитку. Стрела понеслась.
Плопп!
Бог ты мой! Она попала. Резиновая присоска стрелы накрыла самый сосок. Прямо посередине. В яблочко. В правую грудь.
Делился он в левую. Йес-с, они же забыли оговорить, в какой сосок надо попасть! Только чтобы они не заметили его волнения! Он просто раздулся от гордости, медленно опустил лук и твердо посмотрел поочередно на каждого. Он выиграл пари.
Они не могли прийти в себя. Но повели себя как люди, умеющие достойно проигрывать, — всё — таки наследственные понятия чести были у них в крови. Ведь они были ещё дети.
Петер и Анди коротко, но уважительно улыбнулись, Мартин присвистнул в щербину между зубов, а Инго сказал:
— Хо-хо!
Без всяких дискуссий все четверо двинулись прочь.
Присоска стрелы быстро набрала внутрь воздуха и отвалилась. Грудь незапятнанно сияла в лицо мальчику.
Потом из него прорвалось ликование, его била победная дрожь, он воздел руки к небу, взмахнул ими и вскрикнул от счастья. Сердце его превратилось в обезумевший колокол и заколотилось по всему телу. Он выиграл! Победил! Он уничтожил своих врагов! Немецкий солдат всегда прорвётся! Ему хотелось обнять афишную тумбу и поцеловать эту грудь. Она являла собой огромное сияющее чудо.
В тот момент мальчик стал оптимистом — что бы ни происходило! С тех пор он уверовал в чудо и чувствовал себя достаточно сильным, чтобы выдержать в будущем любые испытания.
В этот день он до самой ночи улыбался и насвистывал, пока не наступила пора ложиться спать. Мать спрашивала его о причинах такого настроения, но он утаил эту историю, оставил её для себя и не поддался ни на какие уговоры.
В постели он долго не мог уснуть. Его лоб пламенел от душевного подъёма, а когда наступила темнота, у него не было обычного страха перед ночными чудовищами.
Где-то около десяти часов вечера он проснулся от криков, доносившихся из ванной. Он прошмыгнул туда. Дверь в ванную была приоткрыта.
Его сестра, голая, стояла в ванне. Мать и отец стегали её ремнями Насколько он смог понять из их криков, они обвиняли ее, семнадцатилетнюю, в том что она встречалась с мужчиной.
Крики сестры усиленные резонатором — чугунной ванной наверняка разносились по всем этажам Но это, казалось, не мешало родителям. Они продолжали её стегать. И остановились только тогда когда напольные часы в прихожей пробили десять. Наступил час неотъемлемого права жильцов многоэтажного дома на покой. В соседней квартире жили такие суки, что сразу же начинали колотить в стены, если после десяти ещё был какой — то шум.
Мальчик проскользнул назад в свою кровать.
Он был не особенно расстроен из-за сестры. В конце концов, она уже подписала договор и через полгода начинала учёбу — далеко, в Гармише. Счастливица! Скоро уедет.
А мне ещё оставаться, думал он, ещё немножечко…
