— Что случилось, Хаген?
— А что случилось?
— Тебе нехорошо.
— Да-да.
— Скажи, что с тобой?
— Мне нехорошо.
— Вот это я и хотел наконец от тебя услышать!
— Для чего? Тебе от этого стало лучше?
Он доверительно потрепал меня. Каждый норовит вмешаться.
Пятеро тинейджеров купаются в реке, фыркают и издают ликующие вопли.
— И всё это из-за девушки, да?
— Да. Но это пройдёт. В таких случаях факир втыкает в матрац нож поострее и отключает телефон.
— Сходи лучше потрахайся!
— Трахаться скучно, если это всего лишь траханье.
— Правда?
— Мы ведь живём не в шестидесятые годы, когда это было революционным делом…
— Чёрт! — сказал Том. — А я бы потрахался! Ведь мне тогда не досталось, я ещё не родился на свет… Да и тебе, кажется, не перепало!
— Да-да.
В доме напротив, в квартире-студии под самой крышей, зажгли свет. Стройная женщина подошла к окну и задёрнула шторы. Окна огромные.
Том подтолкнул меня, желая подбодрить. Он сам чем-то похож на собаку, только не так много спит. Всю последнюю неделю я не находил себе места, бегал, ждал неизвестно чего и смотрел на часы. Тёперь я устал. Бывает усталость-жутко холодная и парализующая, такая тяжёлая и опустошительная, что после неё может последовать уже только смерть или громкий крик:
— Го-о-о-в-в-в-н-о-о-о-о!
— Что?
Тинейджеры примолкли и посмотрели в нашу сторону. Потом снова принялись горланить. Реклама «Венского леса* погасла.
— Ну хорошо, я всё вру. Ты доволен, Том? Я лжец и притворщик.
— Всё хорошо, Хаген.
— Нет. Ничего не хорошо. Я должен сейчас принять решение. Да. Во мне сейчас великая, нечеловеческая похоть! И я никому не позволю отнять её у меня!
Том смотрит на меня непонимающе.
— Хаген…
— Именно так! И все шлюхи хором скандируют славу Гименею. Мы охотники. Мы рубим жизнь и обогреваем ад, и баста!
— Ну, раз уж ты говоришь «мы», то могу я хотя бы узнать, о чём речь?
— Больше никаких вопросов! Любой вопрос — мучительный позор! У нас есть целая куча ответов, которые мы могли бы комбинировать, как кубики «Лего», складывая причудливые фигуры и отъявленных монстров! Плевать на всё это! Здесь всё — руины, что дома, что люди…
Том вытаращил глаза.
— Ты не болен?
— Нет худшей болезни, чем всякое неведение и забвение, и малодушие и каменное нечувствие! Я слишком долго держал оборону. Страсть невинна в сравнении со всевозможными договорами!
— Ты что, не можешь говорить нормально, человеческим языком?
— Это хорошо видно по вагнеровскому «Кольцу Нибелунгов»: если бы эти придурочные дочери Рейна не упрямились и отсосали Альбериху — мир обошёлся бы без лишней трагики! Но нет… так всё идёт своим чередом и своим ходом. В Рим и обратно…
Том протягивает мне бутылку. Чтобы я успокоился и пришёл в себя.
Но если я говорю, то я говорю. Кашель.
— К стране, которая лежит южнее нашего рождения… Чепуха! Мы больше никогда не придём туда, мы можем переспать с кем захотим, можем оттрахать женщин, богов, могилы, учёных. Всё это давно уже не более чем игра, а волна более делового подхода того и гляди обмелеет. Ритуал так ритуал, я склоняюсь перед правилами! Я не хочу портить игру!
Я наэлектризован, в мускулах нервная дрожь. Большинство нынешних умников сухо посоветовали бы мне обратиться к врачу. Я знаю это лучше кого бы то ни было. Я бы размазал их по стенке и оставил бы висеть ошмётками на обоях в качестве предостережения остальным. Всё ложь. Вначале была ложь. А сегодня уже седьмой день творения. Мир готов, получите.
Звёзды неистовствуют. Энергия! ЭнОргия!
Теперь надо действовать продуманно, проникнуться как следует. Вспомнить о хорошем.
Том сидит, свернувшись калачиком, потом отрывает голову от колен, чтобы взглянуть, не прошёл ли мой «приступ». Он испуган. Я погладил его. Хороший друг. По крайней мере он преданно ждёт.
— Слушай меня внимательно, объясняю тебе: Юдит стала моей принцессой, а принцессы — необычные и редкие звери, они нуждаются в особом корме. Они питаются жизнью, кровью, мистериями, и всё это должно быть красиво расфасовано и преподнесено с величайшей готовностью. Да, я влюблён, и более того. Я хочу любить так, как давно уже стало нереальным. Так, что по сравнению с этой любовью всё поблекнет. Если уж любить. так любить. Я должен её добиваться, ухаживать, просить её руки, свататься. Я уже забыл, как это делается, какие при этом говорят слова. Где мне искать её? Я даже не знаю её фамилии. Я поеду в Берлин и буду там искать.
— Как ты собираешься это делать? На что ты рассчитываешь?
— На везение.
— Ах вот оно что!
— Просто надо воспринимать чудо как нечто само собой разумеющееся, вот и вся тайна.
Казалось, Тома это не вполне убедило.
— Послушай, ведь Хайнц же дал тебе по морде? Я считаю, после этого ты имеешь моральное право заложить его Шандорфу — в обмен на адрес Юдит. За это тебя никто не осудит…
— Нет, это было бы несправедливо. Есть вещи, которые делать нельзя.
— Ты совсем стал ангелом?
— Нет-нет. Ты не понимаешь! Если мне суждено её найти, я её и так найду!
— А это что ещё за правило?
— Низшая математика.
— Не осложняешь ли ты себе задачу?
— В противном случае что это была бы за сага?
— У тебя хоть паспорт-то ещё не просрочен? Здесь тебя все були знают, а там…
— Сейчас посмотрю… Да! Ещё два месяца он действителен! Разве это не везение?! Разве это не знак?! Фантастическая удача!
— А деньги? Где ты их возьмёшь? Ведь в Берлине ты никого не знаешь!
— Ты всё время задаёшь какие-то профанские вопросы! Распугаешь мне всё волшебство!
— А мы что, в сказочной стране?
— Да! Именно так!
— Ну, так где же ты достанешь денег?
— Буду работать, заработаю.
Том преувеличенно широко раскрывает рот и начинает симулировать судорожный приступ смеха. Так кто из нас здесь разыгрывает спектакль? Он весь сотрясается. Он смеётся до тех пор, пока хватает звука, прижав руки к груди, словно египетская мумия.
— Ты?!
— Да, это неотъемлемая часть ритуала. Первое испытание. Древний рыцарский миф.
