Бакстера Кристину не видела. Следовательно, он должен отпустить этих женщин.
Закончив писать, он осведомился:
— Вы можете показать улицу, где живет этот 'доктор'?
— Могу. Сим показал мне это место на карте и рассказал, что там находится. Но никакой доктор там не живет.
— Это я знаю. Доктор живет там ночью, — констатировал Гаденбарай.
Кристина удивленно посмотрела на копа. Издевается? Нет, не похоже. А инспектор встал, освободил женщин от наручников, вызвал служебную машину и сказал:
— Поехали, покажете все на месте.
На этот раз над отчетом Бакстера никто не смеялся. В документе, подписанном инспектором, между строк явно читалось, что полицейский рехнулся 'при исполнении' и его немедленно нужно отправлять веселиться в известный дом, а дело срочно передавать кому-то еще. Но понятно было и другое: передавать 'гнилое' дело было некому. Рэм должен был продержаться десять дней, 'геройски' завалить расследование, и тогда его можно будет поставить на полку и забыть. Уже было доказано: или преступника поймают 'на горячем', или он где-то ошибется — иначе полиции просто не по зубам будет раскрыть череду этих убийств. Злые языки уже шепнули — 'идеальное преступление'.
Идеальное преступление было полицейской легендой, вроде той Буки, которую боится каждый ребенок, но ни один не видел.
Легенда заключалась в том, что существует ситуация, когда преступление налицо, но у каждого подозреваемого железное алиби и их невиновность доказана, а совершить преступление никто другой не мог. И это тоже доказано. Такой логический тупик и называется — Идеальным Преступлением. Такое может произойти. Теоретически.
Но на практике это не происходит. То ли преступник ошибается, то ли кто-то где-то что-то заметил… И пошла раскручиваться цепочка. Появляются новые факты, свидетели, и если в результате подозреваемый не оказывается за решеткой, то только в силу 'недостаточности улик'. Следователь же наверняка догадывался, кто преступник.
Но дело 'порванных тел', как окрестили его репортеры, не желало влезать в привычные рамки. Были перепробованы все доступные методы, тщательно отработаны все версии, но не малейшего сдвига не произошло. Тогда и была принята концепция о 'поимке на горячем'. Дело отдали Бакстеру, а Бакстера прессе.
И вот теперь Гаденбарая надо убирать. И все из-за одной бумажки. Естественно, рапорт принят не был, а Рэму, как 'опытному сотруднику', дали полную свободу действий. На десять дней.
Полицейская машина въехала в Норленд около трех часов дня. Кристина легко нашла нужную улицу, а дальше все оказалось еще проще. Вспоминая рассказ Сима, она шла по улице и везде находила подтверждения своим словам. Вот злополучная клумба, вот столб. Теннисный корт, как и ожидалось, находился за белой решеткой.
Гаденбарай методично приступил к обследованию места происшествия.
Спустя еще час обследование было закончено. Он не нашел ничего особенного, кроме цепочки следов, проходящих прямо сквозь забор. Со стороны улицы находился тротуар, и ни о каких следах не могло быть и речи, но вот с другой стороны располагался газон. В четырех футах от служебной калитки по нему шли следы до забора. В центре последнего следа торчал прут ограды. Казалось, только вчера человек прошел тут, а сегодня в это место воткнули чугунную палку. Но забор был старый, это Бакстер установил в самом начале. А это означало, что либо кто-то выдавил последний след вокруг прута, либо забор был съемный и отсутствовал, когда здесь прошел человек.
Не удивляясь, он записал выводы — обследование местности подтвердило заявление Кристины. Рекомендовалось принять меры по охране ее и ее подруги, а также взять под наблюдение дом в ночное время. Охрану взял на себя сам Гаденбарай, а место постового занял вытребованный по такому случаю из ближайшего участка патрульный.
Когда солнце стало клониться к горизонту, Бакстер проверил оружие, немного подумав, взял из стола коробку с патронами. Он не любил 'штатных' 'Магнумов-38', которые были на вооружении в полиции, и пользовался тяжелым 'люгером'. Пуля сорок пятого калибра одинаково могла остановить человека и разнести капот автомобиля. Как всегда уравновешенный и неприступный, он зашагал к дому Кристины.
Черный луч
Чердак, где Рис пережидал день, находился напротив дома, где жил Сим. Выглянув наружу, можно было увидеть окно его квартиры, дверь подъезда и дерево у дома. То самое дерево, которое встречало его по утрам, швыряясь листьями.
Рис не смотрел в маленькое окошко. Он сидел в углу на ящике из-под консервов и пытался хладнокровно анализировать свои поступки.
'Это не просто убийство изощренным способом. Цель всего — страх, а для этого нужна пытка, скорее психическая, чем болевая, но от этого не менее жестокая'. Он вспомнил, что сделал с Биллом страх. Под конец это существо даже нельзя было назвать человеком. 'Для такого воздействия нужно знание человеческого естества. Вот тут монстр и пользовался мной. А значит, не только тело предоставляет мне свои ресурсы и информацию, но и берет взамен мои мысли и идеи. Мысль о звонке Кристины принадлежала мне. Значит, монстр знает все, что знаю я?' Но тело допустило промах. В самом начале, когда Билл только зашел в подвал, нужно было уничтожить девушку на глазах Билла. Это бы дало третью, вернее, первую волну страха. Он об этом знал, но монстр не получил этой информации. Почему?
В памяти Риса всплыл темный подвал, он стоит в стороне, дожидаясь мужчину. Когда мужчина входит, Рис пугается. Это было хорошо. Первая струйка наркотика для Треугольника. Но вот потом Рис что- то сделал, что прервало связь с телом, и оно вынуждено было действовать само.
— Я же старался его остановить! — вслух произнес Рис.
'Ну конечно! В этот момент тело отключило меня так же, как при прыжках с крыши, а следовательно, не могло и мной воспользоваться. Тело живет своей жизнью и доминирует в их симбиозе'. Только теперь он понял, зачем нужно было его 'натаскивать' на управление телом, подготавливать психику. Если в решительный момент он начнет сопротивляться, тело его отключит, связь прервется, и Треугольник не получит свой допинг. 'Примитивная фигура' действительно была примитивной и не усваивала 'сырую' информацию. Вначале нужно было пропустить страх через психику человека'.
— Внешнее переваривание. Как у некоторых насекомых, — пробормотал Рис.
Так вот в чем заключался секрет и слабое место его Бога? Рис должен был выполнять функции желудка.
Он начал вспоминать ощущения при отправке страха и через некоторое время уже знал, как можно связаться с Богом.
'Страх — это его пища. А что происходит с организмом при попытке переварить плохую пищу? Правильно — понос'.
Монстр стал издавать резкие звуки, напоминающие смех. Возможность сделать пусть мелкую, но пакость Треугольнику захватила все внимание Риса.
'Итак, страх — это пища. Как страх может быть некачественным? А не попробовать ли передать смех?'
Мысль про 'кишечный насморк' у Треугольника действительно его рассмешила, но передатчик молчал.
'Понятно, — подумал Рис. — Это не пища. Это Они не едят! А как ты отнесешься к каннибализму?'
И он попробовал испугаться за Треугольник. Не получалось. Бог был неживым, инородным. Его было не жалко. Тогда Рис стал восторгаться совершенством Бога. Лаконичностью линий, его функциональностью, уникальностью его мира. Через час восторгов, когда в душе зародилась нежность к оранжевому чуду, Рис стал думать, как плохо ему будет без еды.
