Более смелые задавали им вопросы, но никто из них ни с кем не вступил в беседу; за них говорили довольные лица и веселый блеск глаз.
Толпа понемногу разбрелась по городу.
Между тем к рыцарям, оставшимся на рынке, особенно к краковским, подходили их знакомые мещане и вступали с ними в разговор. Некоторые пробовали осторожно побранить прежних руководителей, но шляхта не поддерживала этих речей.
Возвращавшиеся от князя тоже вслух ничего не говорили, они шептались между собой или объяснялись знаками.
Но вот раздался клич:
— Садиться на коней!
Жегота, не успев даже сойти со своего, повернулся и поехал впереди всех, за ним двинулись и остальные…
Город остался, как бы сраженный страшным ударом. Немцы чуяли, что настал час расплаты. С жестами отчаянья они бежали к своим домам, женщины охали и громко плакали. Никто еще ничего не знал, но страшное предчувствие тревожило всех.
В ратуше, в главной горнице находились только войты. Герман Ратиборский, завидев возвращающихся послов, побежал разузнать, чем кончилось дело. На лестнице он встретил писаря Готфрида, бледного, трясущегося со страха, и от него узнал, что войт Альберт взят под стражу.
Слова эти поразили его, как удар грома.
Войт взят под стражу! Это был приговор всему городу.
Он был отдан на месть и разгром Локотку.
Почти в эту же минуту на улицах послышались звуки труб.
Это силезцы созывали друг друга. Конные посланные от князя объезжали все улицы и закоулки, крича и сзывая людей, как будто неприятель был уж близко.
Странное зрелище представлял город. Уже несколько дней перед тем в нем чувствовалась какая-то тревога, раздвоенность и неуверенность в завтрашнем дне… Теперь, словно кто-то кликнул клич, — все бегали, торопились куда-то с одной мыслью о спасении, но и сами не знали, в чем было спасение. Силезцы собрались толпами и, предчувствуя скорый отъезд, хватали все, что попадалось под руку; мещане оберегали свое добро, стараясь не производить большого шума, чтобы не подвергнуться грабежу и насилию. Все запирались по своим углам, более трусливые хватали драгоценности и деньги, ища безопасного места, где бы можно было их спрятать. Соседи сходились вместе, советовались, что делать дальше и как лучше защищаться общими силами…
Весь город знал уже об аресте Альберта, и никто из его приятелей не мог быть уверенным в своей безопасности. Все хотели бежать, но окрестности были полны отрядами Локотка. Силезцы тоже грабили по дорогам, да и разбойников было повсюду немало. Никто не знал, что делать и где укрыться.
Среди глухого уличного шума раздавался иногда стук захлопываемых ворот и лязг задвигаемых железных засовов. Испуганные люди бежали в монастыри и в костелы в поисках пристанища и защиты. Те, что составляли раньше партию Альберта и Германа, собрались в одном из каменных домов на рынке и, проклиная Опольского, ругая Альберта, не предвидевшего такого страшного конца, совещались о собственной судьбе.
Другие — Павел с Берега, Хинча Кечер и все, считавшиеся противниками Альберта, громко заявляли, что город должен защищать себя, жизнь и имущество своих обывателей.
Хинча кричал:
— Советники и не советники, все, кто хочет спастись, идем скорее в ратушу… Надо подумать о себе. Когда разгневанный князь войдет в город, поздно уж будет оправдываться. Скорее идем в ратушу!
Служащие в ратуше совершенно не знали, кого им слушать, но Хинча Кечер и Павел отдавали приказания таким решительным, не допускающим возражения тоном, что никто не смел им противиться. Разослали гонцов к тем, кто не был в партии войта. Призванные явились тотчас же, все понимали, что настал Судный день. От силезцев уже узнали, что назавтра назначен был сбор и отъезд из города, который оставлялся на отмщение Локотку.
Павлу, к которому ввиду угрожавшей его жизни опасности вернулась вся его живость, пришло в голову заручиться помощью Мартика. Вся трудность была в том, как вызвать его из замка, пока силезцы были еще в городе.
В ратуше собрались перепуганные Хинча Кечер, Никлаш из Завихоста, Пецольд из Рожнова и другие. Когда Герман Ратиборский из окна своего дома увидел, как они шли в ратушу, он также в предчувствии недоброго бросился к ним.
Но едва он показался у дверей, как Павел закричал:
— А вы здесь зачем? Идите к тому, чью сторону вы держали. Для вас здесь нет места!
Герман весь затрясся от гнева и хотел отвечать бранью, но все отступились от него, как от зачумленного, и он должен был удалиться прочь, ругаясь и проклиная.
— Если нам суждено погибнуть, — крикнул он, грозя рукой, — то пусть же погибнем все и город с нами! Подожжем его с четырех концов!
В это время проходил мимо Гануш из Мухова, тихий и спокойный человек. Услышав эти слова, он остановил Германа и выразительно произнес:
— Слушай, ты! Если хоть одна искра вспыхнет, я сам тебя притащу и велю повесить под ратушей… Клянусь Богом!
В ратуше раздавались жалобы и упреки.
— Охать и проклинать — бабье дело! — во весь голос крикнул Хинча Кечер. — Будем лучше держать совет!
— Да, если бы можно было что-нибудь придумать, — прервал его Петр Мориц.
— Есть один выход, — сказал Павел. — Если все не спасутся, то хоть у некоторых останутся головы на плечах. Завтра силезцы выйдут из города, а мы поедем к князю Владиславу, чтобы показать ему, что не все были против него, и будем умолять его и просить, чтобы был к нам милостив.
— Да, хорошо, — возразил Хинча из Дорнебурга, — а он первых, кто ему покажется на глаза, велит повесить! Я его знаю… У него весь город будет отвечать! Он никому не простит! И месть будет ужасна! Тот, кто нас сгубил, будет увезен в Силезию и сохранит голову на плечах, а из нас никто не может быть уверен в своей.
— Этого не может быть! — прервал его Кечер. — Конечно, будет много жертв, но не может же он сравнять с землею весь город, он ему нужен!
— Но всех немцев он прогонит отсюда!
— Нас слишком много! Город без нас обезлюдеет! Начались споры. Павел настаивал на том, чтобы слать послов,
и потихоньку прибавлял, что сам он надеется найти посредника, который поможет ему умилостивить разгневанного Локотка.
Соглашение еще не было достигнуто, когда Фульд, начальник силезского войска, ворвался в ратушу не так, как он приходил сюда раньше для дружеской беседы, но как нападающий. За ним вломилась толпа силезцев.
— Кто у вас здесь старший? — спросил он.
— Здесь нет старшего, потому что войт у вас под стражей, — сказал Павел.
— Но ведь есть еще два войта.
— Их нет здесь!
Гануш из Мухова, человек серьезный и спокойный, выступил вперед.
— Чего вы хотите? — спросил он.
— Вы должны нам дать денег! — вскричал Фульд. — Ведь мы не получали жалованья. И князь не даст нам ничего… Мы должны получить от города. Так он приказал.
Присутствовавшие переглянулись. Никто не отвечал.
Тогда один из наиболее дерзких силезцев схватил за горло стоящего ближе к нему мещанина, а другие по его примеру принялись за остальных. Перепуганные советники бросились к дверям, но там стояла сильная стража, вооруженная бердышами.
