– Что наш король никак не может освободиться от своих пут, меня не удивляет, но поглядите, какие умильные взгляды бросает на нее датский король.
– А каким высокомерным, олимпийским взглядом отвечает она ему. Зазнавшаяся авантюристка! Это было бы смешно, кабы не было так грустно.
– Перл этот стоит Саксонии миллионы.
Подобные разговоры велись почти повсюду, но ропот этот не доходил до ушей государя. Впрочем, Август, возможно, и догадывался о настроении придворных, но для него не было большего удовольствия, чем видеть их затаенную зависть.
После турнира и стрельбы в цель, после роскошного прощального ужина, ибо датский король, а вместе с ним Август, уезжали на другой день в Берлин, огни погасли, и графиня в своем роскошном костюме вернулась во дворец.
Лицо ее еще светилось торжеством, но усталость уже давала себя знать. Сняв драгоценности, Анна прилегла на диван отдохнуть.
Во дворце было тихо, лишь едва слышные шаги доносились откуда-то издалека. Эта внезапная после шумного празднества тишина странно подействовала на Анну. Она чувствовала себя усталой и душой и телом. Необъяснимая тоска овладела ею.
Во время своего триумфа графиня Козель несколько раз ловила на себе насмешливый взгляд Флемминга, и он потряс ее до глубины души: в нем была затаенная, ей одной понятная угроза. Взгляд этот врезался в ее сердце и возбудил в нем гнев и тревогу. Никакого повода для этих чувств сейчас не было. Но Анна не могла от них отделаться.
Тщетно старалась графиня, вспоминая почести, которые оказывал ей король, развеять мрачные мысли, – черная туча заволокла ее душу. В глазах стояли слезы. Вот так порой в минуту наивысшего блаженства возникает предчувствие страшного будущего. Анна долго сидела так, оцепенелая, застывшая, вперив глаза в стену, на которой висел портрет короля. Увидеть сегодня Августа она не надеялась. А рано утром он должен был уехать со своим гостем в Берлин. Там ждали его новые празднества, новые лица, новые люди.
В коридоре, который соединялся лестницей с галереей, ведущей в замок, послышались шаги: это не мог быть никто иной, кроме Августа. Козель вскочила с дивана и побежала к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Но она не успела уложить свои густые черные волосы, и когда Август показался на пороге, Анна одной рукой придерживала их, а другой оправляла на себе платье.
С первого взгляда графиня поняла, что Август пришел к ней в таком состоянии, в каком она не привыкла, да и не любила его видеть.
Торжественное прощание с кузеном, которого двое придворных с должным почтением отнесли в постель, ознаменовалось огромным количеством выпитых кубков. Хотя для короля это было делом обычным, на сей раз возлияние не прошло для него бесследно. Август шел, правда, без помощи камергера, который довел его лишь до дверей, проследив, чтоб он не потерял равновесия, но, войдя в кабинет графини, он сразу же грозно опустился в кресло. Лицо его было багровым, глаза мутными, язык заплетался.
– Анна, – сказал он, – я пришел попрощаться с тобой. У тебя сегодня был триумф, какой редко выпадает на долю женщины. Поблагодари хотя бы… – И Август рассмеялся.
Графиня с грустью посмотрела на него.
– Государь мой, – сказала она, – разве я не должна каждодневно благодарить тебя? Но если бы ты видел эти устремленные на меня завистливые глаза, эти гневно сжатые губы, ты понял бы, почему я вернулась домой грустная.
Август все еще усмехался.
– Трагикомедия жизни, – произнес он равнодушно, – у меня есть свой Карл Двенадцатый, у тебя свой Флемминг! У каждого свои огорчения, но жизнь… есть жизнь… Будь же веселой!
– Не могу, – ответила Козель.
– Для меня! – настаивал Август.
Анна взглянула на короля и скорей благоразумие, чем чувство, вызвало улыбку на ее крохотных устах.
– Если б я могла денно и нощно смотреть на тебя, быть с тобой рядом, – сказала Анна, присаживаясь к нему, – я всегда была бы веселой, всегда бы смеялась. Будь моя воля, я б ни на минуту не выпускала тебя из своих объятий. Увы, ты вырвешься, поедешь в свет, и, кто знает, каким вернешься?..
– Только бы не таким пьяным, как сейчас, – с холодным смехом ответил Август, – люблю вино, но терпеть не могу, когда оно берет верх надо мной.
– А когда ты вернешься, государь мой? – спросила Козель.
– Спроси у астрологов: я не знаю. Мы едем в Берлин. Одно меня утешает, Брандербурги померкнут после дрезденских торжеств. Фридричек будет развлекать нас солдатами, а за столом морить голодом. Берлин после Дрездена! – воскликнул Август. – Это меня бесконечно радует, я для того лишь еду, чтобы насладиться победой. И заранее в ней уверен.
– Возвращайся, государь, преданным и верным, – добавила одной только думой озабоченная Козель.
– Из Берлина? – засмеялся Август. – Там ни мне, ни тебе никакая опасность не грозит, самый добродетельный из дворов и к тому же самый скучный.
– А Дессау? – шепнула Анна.
Король покачал головой.
– Да, она была очень красива, но будь она католичкой, ей следовало бы стать монахиней. Галантного обхождения не понимала, обижалась по пустякам. Нет, я таких не люблю.
Август попробовал подняться и потер рукой лоб так неосторожно, что сдвинул свой завитой парик, Анна поправила его; король стал целовать ей руки.
