– К ней относились почтительно, пока она сама не стала оскорблять всех.
Король замолчал, Флемминг добавил доверительно:
– Она съест Саксонию и Польшу и все равно не насытится; дикий нрав, неуемное тщеславие и алчность. Если вы, ваше королевское величество, питаете к ней слабость, то мы, приближенные ваши, обязаны освободить вас от ее пут.
Август перевел разговор на другое. После короткого совещания он пошел к Анне. Она ждала его, и не успел он войти, как бросилась к нему со слезами и упреками. Август этого терпеть не мог.
– Король мой, государь! Защитите меня! Флемминг обращается со мной, как с последней женщиной. Оскорбляет публично, письма мои рвет и топчет ногами, грозится изгнать меня отсюда, делает посмешищем. Выбирайте, государь: он или я, один из нас должен уйти.
Август обнял ее, смеясь.
– Успокойтесь, графиня, вы слишком близко принимаете все к сердцу: Флемминг сейчас нужен мне, я без него не могу.
– А без меня?
– Вы знаете, что без вас для меня нет жизни, но если вы любите меня, должны же и вы чем-то для меня пожертвовать.
– Всем, кроме чести! – воскликнула Козель.
– С Флеммингом надо помириться.
– Ни за что!
– Он попросит прощения.
– Не желаю, видеть не хочу этого человека.
Август взял ее за руку.
– Моя дорогая Анна, – сказал он холодно, – сегодня вы настаиваете, чтобы вас освободили от Флемминга, завтра тоже самое будет с Фюрстенбергом, а когда я выгоню их, с Пфлюгом и Вицтумом; вы ни с кем не умеете ладить.
– Потому что все здесь, кроме вас, ваше величество, враги мои.
Козель расплакалась, король позвонил и, несмотря на возражения хозяйки, велел позвать генерала Флемминга.
Оба молчали, надувшись. Анна ходила разгневанная по комнате, пока не пришел генерал. Не поздоровавшись с хозяйкой, он направился прямо к королю.
Графиня стояла спиной к Флеммингу, разъяренная, с трудом сдерживая себя.
– Дорогой Флемминг, – сказал Август, – тебе известно, что я не выношу распрей среди приближенных, если ты меня любишь, попроси прощения у прекрасной графини, и пожмите друг другу руки.
– Ни за что на свете! – воскликнула Козель. – Я не подам руки низкому придворному, осмелившемуся обидеть беззащитную женщину.
– Не беспокойтесь, сударыня, – ответил Флемминг, – я тоже не собираюсь навязывать вам своей солдатской руки; лгать я не умею, и прощения просить не буду.
Король, вскипев, вскочил со стула.
– Генерал, вы сделаете это для меня.
– Даже для вас не сделаю, ваше величество. Если вам угодно, могу оставить службу.
– Вы низкий, вы мерзкий, – закричала, выходя из себя, Козель. – Милость короля сделала вас наглым. Но от Дрездена до Кенигштейна, слава богу, недалеко.
– Козель, ради бога, – прервал Август.
– Ваше величество, разрешите и мне быть откровенной, я тоже лгать не умею, скажу ему в глаза то, что думаю о нем. Он объявил мне войну, я принимаю ее.
– Воевать с вами, графиня, я не собираюсь, – возразил Флемминг. – Но любовь к королю вынуждает меня действовать против вас, ибо вы разоряете страну. Если бы вы умерили свой аппетит, то денег хватило бы и на снаряжение войска, и на то, чтоб вернуть корону.
– Флеминг, вы забываетесь, – вмешался Август, но он не без удовольствия слушал эту словесную перебранку, хотя и делал вид, что пытается остановить ее.
– Уходите прочь из моего дома, – крикнула графиня, топнув ногой.
– Этот дом не ваш, здесь нет ни одной принадлежащей вам вещи, это дворец короля, моего повелителя, и без его приказания я отсюда не уйду, – ответил Флемминг.
Графиня Козель начала плакать и рвать на себе одежды.
– Вы видите, ваше величество, вы слышите, до чего дошло; какой-то слуга, наемник бесчестит меня у вас на глазах, а вы стоите, молча, безучастно, не желая ни защитить меня, ни отомстить.
Она заломила руки. Король мирно и спокойно подошел к Флеммингу.
– Генерал, – сказал он, – прошу вас, помиритесь, так продолжаться не может. Вы оба дороги мне, оба необходимы. Почему я должен страдать из-за вашей вспыльчивости?
– Ваше королевское величество, вам не надо ни слышать, ни видеть этого, предоставьте все нам, жизнь вскоре нас рассудит.
