случаем он был счастливее других поместий, но такого счастья нельзя было приписать местному положению. В окрестностях Карлина находилось множество городков и городищ, но на их месте паслись теперь стада и росла только дикая трава, даже ни одного кирпича не осталось от них, между тем в самом Карлине прошедшее отражалось еще очень явственно и во всем своем величии.
Огромный замок, о котором упоминают летописи и акты XV века, как о древнем почти городе, лежал над речкой, текущей по обширным болотам, на холме, образовавшемся частью природой и частью человеческими руками, его окружали прямоугольные валы со следами башен по углам. В середине прямоугольника некогда стоял один замок, но от него остался только главный корпус с двумя выдающимися на углах башнями, с маленькими окнами, широкими воротами и двухэтажной крышей. Несмотря на то, что его поправляли в XVI и XVII веках, как показывают в некоторых окнах столярные рамы и балясы на балконах, замок сохранил на себе печать и древнейшего своего существования. Даже XVIII век, любивший переделывать все на свой вкус, не тронул дряхлого старца. К замку пристроили только два крыла в современном вкусе, да еще совершенно пересыпали старые въездные ворота, отличавшиеся стилем царствования Станислава, и выбросили из них оружие, кроме того, сломали подъемный мост и построили гранитный, а на месте бойниц, едва заметных теперь по бокам, устроили галереи для музыки. В позднейшее время к этим воротам прибавили другие мелкие украшения, как бы с целью обратить их в живописную развалину, и обсадили виргинией, вьющимися растениями, плющами и т. п. Вместе с тем преобразовали и передний двор тем, что, разобрав старую мостовую, засеяли его травой, посредине устроили цветочную клумбу, а в летнее время этот травник обставляли апельсинными и лимонными деревьями дабы оживить эту сторону подворья, не имевшую ни деревьев, ни другой зелени.
Фасад этого аристократического, не слишком хорошо отделанного, впрочем, содержимого в чистоте, замка, имел вид, хоть унылый, но великолепный, особенно прекрасно рисовался он на фоне густых деревьев, возвышавшихся над стенами и закрывавших собою обрывистые берега речки. В древние времена там росло только небольшое число лип и пихтовых деревьев, в XVII веке были устроены аллеи в несколько рядов уступами и большой итальянский сад, еще позднее сгустили его тополями разных пород и кустарниками, так что из него образовался наконец красивый английский сад — очень обширный и замыкаемый с одной стороны речкой, опоясывавшей его неправильной линией своего течения, с другой — дворовыми пристройками, ручейками и дорогой. И здесь видно было несколько поколений, садивших деревья для внуков и возводивших здания для себя, здесь находились: древней архитектуры башня, переделанная в беседку, старинная кладовая, китайский домик — памятник времен владычества татар и готическая часовня. Все эти постройки, хоть разбросанные в причудливом беспорядке, очень украшали и разнообразили густую зелень дремучего парка, за которым находились теплицы.
Невдалеке от замка, до сих пор так называемого между простым народом, находилось бедное еврейское местечко, проживавшее немногими ярмарками и проходившей через него большой дорогой. Главное украшение местечка составляли: маленький деревянный костел, каменная церковь и пара постоялых дворов, стоявших близ барского дома, в которые, по волынскому обыкновению, отсылались лошади гостей.
Карлин принадлежал к числу местностей, где во всей целости сохранились предания, сросшиеся с материальными памятниками прошедшего. Там одну из замковых башен звали Турецкой, потому что ее строили пленники, другую Кастелянской, садовая башня называлась Вылазкой, на валах один пригорок искони назывался Вечевым, другой Княжеским, в саду одна липа известна была под именем Хозяйки… Клочки земли и урочища напоминали также исторические случаи, о которых можно было заключить только из их названий, над рекою в болоте лежало городище, на холме один клочок поля звали Туржицей, старое кладбище на планах и у простонародья называлось Пепельным.
К этому fundum, как видно из описей, принадлежало некогда шестьдесят пять деревень, местечко и обширнейшие леса, теперь едва осталось при нем шесть деревень и упадающий Карлин. Судьба фамилии владельцев была похожа на судьбы местечка.
В древние времена Карлинские отличались великими заслугами, произвели отважных рыцарей, знаменитых духовных, мудрых и красноречивых сановников. Но когда значение этой фамилии возросло посредством связей и богатством, когда слава их разнеслась во все концы и благородное предание умерло в сердцах, будучи искоренено чужеземщиной, тогда Карлинские начали умирать морально и материально, и наконец обратились в слабых и бессильных потомков. В царствование королей из Саксонского дома эта фамилия держала сторону Лещинского, потому что была с ним в родстве, и по окончании распрей по этому случаю, начала французить при Луневильском дворе, воспитывая своих молодых потомков в Париже и постепенно делаясь в полном смысле чужеземной.
Всех молодых Карлинских посылали ко двору благотворительного философа, не замечая того, что долговременное пребывание в чужих краях делало их по возвращении на родину совершенно не способными к обязанностям своего звания — и Карлин обратился наконец во французскую колонию, где жители тосковали о Франции под родным северным небом. Предавшись неге и совершенно забыв, что человек не может и не должен жить для одного себя, Карлинские, подобно многим другим, стали проводить все время в одних удовольствиях, либо в минуты бездействия тосковали о том, что служило для них забавой. Они совершенно забыли о своих обязанностях и, сбившись один раз с надлежащей дороги, уже не могли возвратиться на нее. Бог давал им людей способных, милых, прекрасных сердцем, но мало давал им воли — этого могучего двигателя к деятельности, без которого даже гений не может вполне развиться, и таким образом бесплодно пропали у них таланты, разум и сердце, будучи растрачены на пустые удовольствия. В домашней жизни они сохранили чистоту нравов, не унизились морально, подобно другим аристократам, и вообще отличались безукоризненной честностью, но ни один из них не чувствовал призвания к общественной жизни, к защите отечества, к великим жертвам… и, оправдываясь в этом нерадении то временами, то обстоятельствами, они упали с точки, на какой стояли прежде. Супружества постепенно отняли у них значительную часть имения, другую часть потребили нерасчетливые расходы, остальное похитили злые люди, таким образом из огромных поместий теперь существовали только бедные остатки, и надо было всеми силами трудиться, дабы добыть из них средства к существованию.
Отец Юлиана имел двух братьев, затем после деда имения опять разделились на три части и окончательно уменьшились. Он носил только титул Коронного Хорунжича, потому что сам не занимал никакой должности, ни к чему не был способен. Если б мы решились положительно верить в характеристику родов, изображаемую нашими геральдиками, то сказали бы, что главными чертами Карлинских были: доброта сердца, снисходительность, нежность и какое-то равнодушие к судьбам своим. Карлинские любили забавы, пиры, свободную жизнь, особенно городскую, хороший стол, роскошь, женщин и щегольство, а раем для них была чужая страна, куда они всегда летели с радостной улыбкой и спешили в изгнание, как будто на бал. Таким образом и Хорунжич большую часть жизни провел в Париже, Флоренции, Дрездене и Вене. Все любили и уважали его, потому что он был чрезвычайно милый человек, но, с другой стороны, он был чужд всякой предприимчивости и, что хуже, даже не воображал себя способным к какому-либо предприятию. Вследствие изнеженности нескольких предшествовавших поколений сильный родословный тип в нем уже совершенно изгладился и преобразился в существо слабое, нервическое, бессильное, не понимавшее ни борьбы, ни трудов, ни самоотвержения для какой-нибудь высшей цели. Хорунжич не имел ни малейшей склонности ни к верховой езде, ни к охоте, избегал необузданных удовольствий, лечился часто, а хворал еще чаще. Но зато он был человек идеального воспитания и с самым утонченным вкусом, homme comme il faut, почитатель формы, вежливый, разборчивый, великий пан по наружности и, хоть аристократ, умел так хорошо обходиться со всеми, что никогда не наживал себе врагов. Ему все прощали за нежность характера и милое обращение и, где ни являлся он, везде был приятнейшим гостем. Не наделенный особенными способностями, с головой довольно поверхностной и мелкой, Хорунжич умел, впрочем, извлечь пользу из своих вояжей по свету и из собранных в разных местах зерен образовал в себе не поражающую постороннего глаза маленькую мудрость, взгляд на вещи, ученость, религию, вообще все, что ему нужно было. Во всю жизнь свою он не произнес такого мнения, которое могло бы рассердить, обидеть, удивить или озадачить постороннего, он одевался по моде и рассуждал также по моде, никаких новостей не выдумывал.
Старший из братьев, он не скоро, впрочем, женился, потому что не чувствовал склонности к женитьбе и никогда сильно не влюблялся, хотя очень любил женщин. И только в тридцать лет ему пришло на мысль, что пора подумать о перемене жизни, а может быть, еще братья напомнили ему об этом, и он решился
