Вальтеру.
Трудно определить, какое вообще впечатление произвела эта беседа на Лузинского, но она заняла молодого человека, и мысли его вознеслись несколько выше.
— Я одинок, — сказал наконец на прощание Вальтер, — Милиусу некогда навещать меня, и если вам не скучно, приходите ко мне. Я могу иной раз вам посоветовать, помочь в чем-нибудь. Помните, что предлагаю это от чистого сердца.
Лузинский поблагодарил и вышел, но уже на пороге отозвалась в нем по привычке прежняя гордость.
'Если б я был обыкновенным человеком, — подумал он, — то, конечно, так не занял бы его… А ведь он хорошо знает людей'.
XII
Когда он возвратился в гостиницу, то пани Поз, соскучившись долгим его ожиданием, отправилась спать; в бильярдной играли еще секретарь, почтмейстер и приказчик в пирамиду. Не желая присоединиться к ним, Лузинский взял ключ и пошел к себе наверх. Господа эти показались ему жалкими существами, ресторация плохой, комната с занавесками неважной, а опухлая физиономия хозяйки увядшей. Разговор с Вальтером настроил его на иной лад.
По временам только, когда ему приходили на память и убогая хата Лузинских, и страшный старик, и нищета, он вздрагивал. Переход из этой лачуги в кабинет Вальтера казался ему каким-то неправдоподобным мечтанием.
Долго он ходил по своей комнате, которая находилась над спальней радушной хозяйки, и потому неудивительно, что пани Поз, не имея возможности уснуть, должна была проклинать своего постояльца.
В голове Лузинского происходил какой-то сумбур, которого не беремся даже описывать; наконец сон овладел молодым человеком.
Когда он проснулся, весь дом уже был в движении, и необходимо было поспешить на кофе к хозяйке, в расположении которой нуждался еще Лузинский. Он оделся наскоро и побежал вниз, извиняясь, что заставил себя ждать. Юзя, без приказания, принесла ему кофе.
— Откуда это вы так поздно вчера возвратились? — спросила пани с некоторым неудовольствием.
— А вы не выдадите меня?
— Какая же это тайна?
— Я познакомился вчера с незнакомцем, который и задержал меня у себя.
Пани Поз посмотрела на него, как бы не совсем доверчиво.
— Уверяю вас, — продолжал Валек, — это очень ученый человек, а дом его вроде библиотеки или музея.
— Что же это за господин?
— Старый доктор; больше ничего не знаю, — отвечал Лузинский.
Хозяйка кивнула головой.
— Должен быть очень богат, — продолжал Валек.
— Холост? — наивно спросила пани Поз.
— Холост, одинок и вечно погружен в свои книги.
— Я видела его издали, и он показался мне не очень старым.
— Но уж ему, наверное, пятьдесят, хотя он хорошо сохранился.
— Значит мог бы еще жениться, — прошептала хозяйка.
Женщины вообще видят в мужчине только мужа, на тех же, которые для этого не пригодны, смотрят, как на пустой орех, валяющийся между сором.
Вспомнив, что ему надо было рано идти в предместье, Валек быстро взялся за шляпу. Хозяйке это не понравилось, и она сделала недовольную мину.
— Как, вам некогда! — сказала она. — Куда же это? К новому знакомцу?
— Нет, у меня есть дело.
— Дело сердца? — прошептала пани Поз.
— Вот нашли для этого удобное время! — сказал Валек, пожимая плечами, и вышел.
'Любопытно было бы знать, куда он так помчался?' — подумала хозяйка, кликнула Ганку и сказала ей что-то на ухо.
Через минуту, накинув платок на голову, девушка выходила из дому, а когда Юзя спросила ее о причине ухода, Ганка только лукаво улыбнулась.
Валек выбрался на вчерашнюю тропинку за садами и незамеченный вышел к предместью. Ему казалось, что никто его не увидит. Издали уже он узнал на заборе девочку, которая, завидев его, начала быстро подавать ему знаки, чтоб шел скорее, а когда ов махнул рукою, убежала в хату.
Валек поспешил войти. В первой комнате ожидала его девочка, как бы приодетая немного в более свежие лохмотья; к толстой рубашке приколола она розу на шее, а волосы украсила свежесорванным цветком.
Она смотрела во все глаза на Валека и указала рукою на перегородку.
Войдя туда, Лузинский не мог ничего разглядеть сразу, так было там темно, и только через минуту увидел на постели старуху, лицо которой было испещрено мелкими морщинами. Старуха пристально всматривалась в гостя небольшими красноватыми глазами.
— Я вижу перед собою пана Лузинского? — спросила она слабым и как бы испуганным голосом.
— Да.
— Здешний?
— Я родился здесь, но не знаю родителей. В метрике только нашел, что отца звали Марком.
— Марком? А когда это было?
— Двадцать два или двадцать три года тому назад.
— Что же с ним сталось?
— Не знаю.
— Ас вами?
— Доктор взял меня на воспитание.
— И он ничего не говорил вам о родителях?
— Ни слова. Спрашивал его я не раз, но он постоянно отвечал, что ничего не знает. Из бумаг, оставшихся после матери, я вижу, что она звалась Терезой и жила у родных в Турове.
У старухи из глаз покатились слезы, которые она отирала рукавом толстой рубашки; она как бы хотела сказать что-то, но не решалась. Наконец, знаком руки велела уйти девочке, стоявшей у порога и прислушивавшейся к разговору.
— Я, может быть, и могла бы рассказать вам кое-что, — отозвалась она дрожащим голосом. — Но зачем, к чему вам знать это?
— Говорите, пожалуйста, говорите! — воскликнул с живостью Лузинский. — Я должен, я обязан знать прошлое моих родителей!
— Но вы, Бога ради, не выдайте меня!
— О насчет этого не беспокойтесь.
— А когда умру, — прибавила старушка, — то велите отслужить по мне панихиду в приходском костеле.
Наступило молчание.
— Нечего запираться, — продолжала она через несколько времени, — отец ваш Марк был младшим братом моего мужа. Родители их давно умерли, и мы еще не испытывали большой нужды. Из троих братьев Марк самый меньшой; он был живой, способный, но ему не хотелось трудиться в хате. Поступил он в школу; говорили, что отлично учился, но и шалил сильно и никогда не слушался. Муж мой, как старший брат,
